Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Вице-губернатора Долгорукого пензенское общество на первых порах усиленно опекало и приглашало в свои дома. Сначала его пригласил президент межевой конторы Маслов. Маслов уже несколько лет межевал жителей этого низового края. Межевать на его языке, пишет Долгоруков, означало произвольно нарезать участки, менять их и тасовать по своему произволу, как карты и отдавать за взятки.

«Коронный» обед Маслов давал по случаю именин жены. Придя в дом к Маслову, вице-губернатор обнаружил, что хозяин уже до обеда был мертвецки пьян, доказывая гостям, что «надворные советники в провинции так же умеют пить, как в гвардии последний полковой писарь».

В тот же вечер Долгоруков пошёл в клуб. «Что за зала! Что за музыка! Что за освещенье!» – восклицает бывший завсегдатай петербургских балов. – «Всё меня приводило то в смех, то в жалкое соболезнование». Однако подумав, что и ему теперь придётся разделять эти жалкие пензенские забавы, он перестал хохотать и поспешил представить их вполне приличными.

Самым уважаемым человеком в Пензе – непререкаемым старейшиной – был бывший воевода и отставной надворный советник Чемесов. Он, по словам Долгорукова, играл в Пензе роль, которую играл Шереметев в Москве – «так же пыщился, надымался, давал балы, приглашая на них всех без разбора, но был в обращении со всеми ласков и вежлив». Чемесов, по словам Долгорукова, плохой судья, плохой воевода, но добрый мужик, позиционировал себя патриотом, обожал Вольтера, при губернаторе вёл себя грубо и дерзко, проповедуя «самые жёсткие правды» и воображал себя Паниным в сенате.

Дамское общество, пишет Иван Михайлович, было довольно приятно (при этом читателю следует знать, что Долгоруков был большим аматёром по женской части и таял перед каждой юбкой), «иные попадались остры, любезны и очень ловки, но весьма редко; девушки все умели танцевать, щеголяли со вкусом и старались блеснуть нарядом».

Публичная жизнь, однако, была не развита, клуб был в «жалком состоянии», потому что не знали, как его «сладить», театром не интересовались, поскольку считали, что развлечений и так было предостаточно, например игра в карты.

До приезда в Пензу Иван Михайлович вместе с женой увлекался театром и, кажется, обладал определённым актёрским талантом. В Пензе театрального кружка не оказалось, и вновь испечённый вице-губернатор увлёкся танцами. Это если не шокировало местное общество, но, во всяком случае, сильно удивило: как такого высокого ранга чиновник мог опускаться до того, чтобы скакать кадрили или выделывать ножками всякие антраша. Не солидно-с! Но Долгоруков полагал, что в свободное от работы время человек мог заниматься чем угодно, тем более что танцы были куда лучше пьянства или карт. «Везде выказывать свой чин, по-моему, есть самое низкое чванство», – пишет он.

Провинциальные блюстители нравов были тогда всегда на страже. В 1805 году инспектор Веденяпин доносил училищному совету о поведение учителя французского языка Гессинга как «крайне противоположном добронравию и качествам, приличным званию наставника». Чем Гессинг не угодил Веденяпину, Дубасов не сообщает. А вот учитель истории Нащинский явно нарушил рамки добронравия: он придумал себе новый источник доходов, объявляя себя женихом в семействах, в которых были взрослые дочери. Родители дочерей переполнялись доверием от свалившегося на них счастья и снабжали «жениха» деньгами. А Инспектор училища Зайцев стал известен тем, что публично ругал матерным словом преподавателей.

Наш бытописатель Ф. Вигель рисует нам следующее изображение киевского общества. Он относит Киев к т.н. казённым городам, имея в виду, что в них встречаются большей частью люди казённые, служивые. Киевским наместником при Екатерине Великой был 80-летний «полумёртвый старец», старший генерал-поручик по армии Семён Ермолаевич Ширков (1782—1795). «Он разрушался, но всё упрямился оставаться на губернаторстве», – вспоминает Вигель. Губернатор пользовался уважением, но в народе ходили слухи о странном семействе курских помещиков Ширковых, члены которой обвинялись в насилии, кровосмешении и прочих преступлениях, «из коих некоторые были доказаны по делам».