Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

А вот потом обстановка начала меняться. В Анкаре, где уже не было Ататюрка, его наследники, после долгих размышлений, сделали выбор в пользу Лондона, что никак не устраивало Москву, и за кремлевской стеной, где в Балканах были более чем заинтересованы, а в нерушимость

Конвенции Монтрё[141] не особо верили, возник интерес. Пока еще не первоочередной — главные матчи игрались с «великими силами», но реальный и от месяца к месяцу растущий.

Так что НКИД оживился. Из газет исчезли колкости в адрес болгарских политиков, несимпатичных БКП, в Софию пошли сигналы о «великом единстве славянских народов», и когда в начале августа в Москву, впервые в истории, прибыла представительная болгарская парламентская делегация, ее встретили по первому разряду, предельно пышно и тепло, сразу взяв быка за рога: хотим военного союза и базу в Бургасе, а еще лучше — в Бургасе и Варне.

В ответ, имея четкие инструкции, болгары были откровенны: мы очень зависим от Германии, но боимся войны, поэтому, ежели что, будем изо всех сил хранить нейтралитет. Но, с другой стороны, Рейх — единственная великая держава, не заинтересованная в сохранении «версальских» границ, и потому связь с ним нас весьма интересует. Вот если бы СССР...

Намек Вячеслав Михайлович[142] и Иосиф Виссарионович, разумеется, поняли, однако в начале августа возможность союза с «демократиями» еще не вполне развеялась, так что ответили расплывчато. Типа, Рейх нам враг, его друзья — наши враги, болгарам придется определиться, и «если кто-то в Софии думает открыть дорогу на Стамбул немцам и итальянцам, то пусть знает, что натолкнется на решительное противодействие Советского Союза». Но в то же время мягко поддержали в том, что Нёйиский договор не догма и очень несправедлив. А спустя всего три недели херр Риббентроп прилетел в Москву, и всё изменилось...

НЕВЕСТА С ПРИДАНЫМ

Пакт. А за пактом — крах Польши. А за крахом Польши — большой советско-германский договор. Это была уже не мюнхенская сделка в узком кругу — это была самая настоящая, глобальная ревизия «Версаля», — и главное, две державы, для Болгарии ключевые, внезапно перестали быть врагами, что само по себе давало шанс на сближение с обеими без риска кого-то обидеть (кроме, конечно, «великих сил», но от них София и так ничего доброго не ждала).

В Софии, как писали в Берлин немецкие дипломаты, пакт Молотова-Риббентропа был воспринят восторженно, аж до плясок на улице. «Теперь, — захлебывался от восторга "русофил" Никола Антонов, посол Болгарии в СССР, — наши отношения еще более улучшатся, ибо если раньше было некоторое недоверие, то теперь его уже быть не может». И сам премьер Кьосеиванов подводил итог: «Заключение германо-советского пакта убедило прежних противников "шагания в ногу" с Германией в правильности политики болгарского правительства. Вся страна восприняла пакт с радостью и большим облегчением».

Резко, рывком началась дружба. В Болгарию хлынули ранее запрещенные советские газеты и книги, советские фильмы собирали аншлаги, советское стало модным, ранее нередкие разговоры об «ужасах коммунизма» гасли на корню, «легионеры» попрятались, провокаторов били на улицах. Легальные «красные», рвя на ветошь «англосаксонских плутократов», переходили границы настолько, что по требованию послов пришлось лишить мандатов несколько депутатов Народного собрания.

Буквально за два-три месяца советское влияние в Софии если и не достигло уровня немецкого, то сильно приблизилось к нему, что изрядно обеспокоило посольство Рейха. Но из Берлина пришло указание не дергаться: советско-германский медовый месяц был в разгаре, и щемить велели только сэров. Больше того, фашисты в знак любезности закрыли программы поддержки своих сторонников в Софии, после чего «цанковцы» быстро покатились под откос, растерянные «ратники», пометавшись, легли под полицию, а «легионеры», если кто не сделал того же, ушли в глухую оппозицию монархии.

Сэры же в самом деле засуетились. И месье тоже. Допрыгавшись со своим издевательством над СССР до пакта, теперь, в разгар «странной войны», они уже понимали, что перегнули палку, и спешно пытались как-то развернуть Болгарию к себе — в рамках, скажем, «Балканского нейтрального блока», ради «совместной защиты нейтралитета от нападения с севера». Однако всё это — на условиях «уважения к установленным границам», а при таком подходе реального разговора быть просто не могло.