Ничего удивительного в том, что контакты между членами ЦК свелись к минимуму, связи рвались, встречи становились всё реже. Постоянные прочесывания давали результат: явки анархистов проваливались, штурмы и аресты уже вызывали симпатии населения, требовавшего покончить с беспределом, и в конечном итоге 10 марта 1925 года Цанков провел через перепуганное пальбой с обеих сторон Народное собрание закон «Об изменениях в Законе о защите государства», каждая статья которого теперь завершалась словами «к смертной казни через повешение».
Вешать теперь предполагалось не только террористов, но и «пособников, в чем бы это пособничество ни заключалось», а также за «любое соучастие в деятельности запрещенных судом партийных организаций». Разве что для «лиц, предоставивших кров преступнику, не подозревая, что укрываемый может быть привлечен к ответственности по ЗЗД[122]» предусматривалось смягчение: «15 лет тюремного заключения, если суд сочтет это целесообразным». Особым подзаконным актом органам местной власти предписали «составить списки предположительных преступников или их возможных пособников».
Однако даже такие экстралегальные меры не дали должного эффекта. Вернее, дали, но не тот, на который рассчитывало правительство. В ответ на новые законы и контртеррор Коста Янков и его «отдел», с удовлетворением отметив, что страну всё же «раскачали», а значит, всё путем — движутся туда, куда и задумано, благодаря строжайшей конспирации даже потерь почти не неся, раскрутили такую волну «контрконтртеррора», что всё, происходившее раньше, казалось уже верхом гуманизма.
ВИЖУ ЦЕЛЬ, ВЕРЮ В СЕБЯИ вот теперь-то «внутренний» ЦК, каким «левым» он ни был и как ни стремился к восстанию, испугался всерьез. Да и тов. Димитров с тов. Благоевым в своем уютном зарубежье начали соображать, что всё идет как-то не так. В изрядной мере утратив контроль за финансами и активом, руководство БКП перестало и управлять событиями, но плелось у них в хвосте, и даже если было о чем-то в курсе, то лишь потому, что Коста Янков, не отрицая вовсе партийную дисциплину, о некоторых планах докладывал (впрочем, не всем, а только тем, в чьей поддержке был уверен, никаких возражений, однако, даже от них не принимая).
В принципе, если уж на то пошло, пенять «старшим товарищам» и «вождям» следовало только на себя: ситуация была создана ими от макушки до копчика. И трудно не согласиться с профессором Риттой Гришиной, жестко пишущей о «кучке экзальтированных личностей, исходивших из требований как ультрареволюционной идеологии, так и заговорщической практики, к тому же связывавших свои планы, в том числе личные, с дипломатией и спецслужбами враждебных в то время Болгарии государств».
Так оно, видимо, и было, и думали они — естественно, не отдавая себе в этом отчета — «главным образом, о собствен ном приходе к власти, невзирая на цену». Однако в тот момент, плохо понимая, куда телега катится, лидеры впали в истерику. Косту попробовали сместить, но Военная организация бумажку с подписями просто проигнорировала. Попытались урезонить, ссылаясь на мнение Зарубежного Центра: дескать, тактика индивидуального террора и диверсий без всеобщего восстания обречена на провал, а восстание в существующих условиях невозможно. Коста отмахнулся: дескать, при всем уважении, что они там понимают в местной обстановке...
А предъявление данных, поступивших по линии ОГПУ, о «подготовке властями серьезной превентивной провокации, чтобы физически уничтожить весь состав подполья» практически с мольбой не поддаваться на провокации нaчальника Штаба только обрадовало: в своих силах он был более чем уверен, полагал, что как раз сам провоцирует, и, больше того, уже имел на такой случай тщательно разработанный план.