Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

И «фашисты» изо всех сил подтверждали, что впредь ничего подобного допускать не намерены. Под арест — правда, обычный, без издевательств — пошло примерно 10 тысяч душ, еще около трех тысяч человек бежали за границу. Мимоходом же, с помощью Тодора Александрова, подчищали и «диссидентов» — как «слева», так и «справа». Скажем, экс-премьера Николу Генадиева, идейно своего в доску, но требовавшего, чтобы военные ушли с мостика, пристрелили на улице. Ну и в итоге выборы все-таки выиграли, причем вполне честно и прозрачно, после чего арестованных, но к событиям непричастных или причастных, но не очень, начали понемногу выпускать.

ТРЯСТИ НАДО!

А между тем исполком Коминтерна ничуть не унывал. На всех собраниях, если речь заходила о сентябрьском провале, Григорий Зиновьев, романтик Мирового Пожара, заливистой птичкой пел про «ничто не кончено», пророча новые волны народного гнева в Германии, Болгарии и везде-везде, и некому было его одернуть, так что, обсудив события, приняли решение и дальше гнуть ту же линию ввиду «все-таки начала новой волны международной революции». «Ну да, провал, и что? Зато не потеряли лицо, возглавили, завоевали доверие масс. А раз доверие завоевано — значит новое восстание неизбежно». Ну и...

Появилось «Открытое письмо к болгарским рабочим и крестьянам», подписанное, естественно, Коларовым и Димитровым, объявившими себя (даром, что сидят за кордоном) «новыми вождями болгарских коммунистов». На что реальные вожди — и выпущенные, и еще сидящие, естественно, отреагировали крайне нервно, потребовав, чтобы эмигранты, втравившие партию в такие неприятности, не забывались и помнили, что их дело — представлять БКП за границей, а за «самозванчество» можно и партбилет положить.

В сущности, правы были товарищи. Какую-то роль, как водится, играли, конечно, и амбиции, но главное — Сентябрь показал, что народ, который зовут к топору, никакого топора не хочет, а следовательно, нужно все-таки, как завещал великий Благоев, варить кашу медленно. Благо, хотя партия и запрещена, БЗНС-то не запрещен и не возражает против включения «красных» в избирательные списки. Так что идите на фиг со своей «детской болезнью левизны», дорогие товарищи, а мы пойдем другим путем.

И таки пошли. В общем списке, с вполне нормальной программой и главным требованием: «Цанков должен уйти, ибо незаконен». И собрали на выборах (вместе с союзниками) около трехсот тысяч голосов, получив в итоге почти два десятка мандатов. Хотя профессор Цанков (то есть и военные), как мы уже знаем, в итоге успеха «Демократического сговора» как «защитник демократии» остался при кресле, и уже вполне законно.

Однако ругались с Коминтерном далеко не все. Выжившие в ходе событий «левые» в ЦК и местных организациях ничего не простили, и им решение далекого ИККИ грело душу. «Легальщину» они рассматривали как «гнусное предательство памяти павших», признавать себя проигравшими даже не думали и настаивали на подготовке нового восстания, которое уж точно всё сметет.

А поскольку, в отличие от «примиренцев», это были люди дела, вполне конкретные и решительные, да еще и опирающиеся на поддержку Москвы, ЦК ушел «влево» так круто, что оппозиции, почитай, не осталось. Ведомство тов. Зиновьева с удовольствием констатировало, что «курс на продолжение революции болгарские товарищи поддерживают», при этом вполне одобрив идею союза со всеми, кто готов союзничать, то есть с «левицей» БЗНС и македонцами, тем паче что в начале 1923-го появились принципиально новые, внушающие нежданный оптимизм нюансы.

С «земледельцами»-то неясностей не было. После тяжелейшего июньского удара они плыли. Новое руководство забилось в норку, соглашаясь на всё, что дают, лишь бы не трогали, зато «зарубежные» грезили реваншем, каждый кто как. «Правые» льнули к Праге и (особенно) к Белграду, где поначалу «людей 9 июня», тесно связанных с «автономистами», дико боялись и готовы были сделать Югославию базой для любых «гусанос»[118]. «Левые», как и раньше, делали ставку на Москву и союз с «красными».