Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Впрочем, такая судьба ожидала многих. Вслед за «шпицкомандами», шуток не понимавшими, и четами «автономистов», шуток не понимавшими категорически, начали работу полевые суды, не церемонившиеся на законных основаниях, и к исходу июня последней точкой сопротивления остались окрестности села Килифарево, где драка налилась не оранжевым и даже не красным, а, скажем так, густо-прегусто-багряным.

СПЕКТАКЛЬ НАЗЫВАЛСЯ «ПУТЧ»

Собственно, мелочь. Но характерная. По сути, село Килифарево было «красным», а «красные» села путчисты не трогали, но тут случился какой-то сбой: заезжая «шпицкоманда» разогнала муниципальный совет и объявила всех мужчин мобилизованными. Мужики, однако, мобилизовываться не пожелали, и на поверхность выскочил совсем молоденький паренек по имени Георгий Попов, лидер местной ячейки анархистов, взвинтивший народ добела: было решено объединять всех «левых», созывать соседей и воевать.

Подняли несколько сел, создали армию (около трехсот бойцов), а также Реввоенсовет и Ревком, после чего захватили целый город Дряново. В итоге, конечно, после тяжелейших двухдневных боев проиграли, но пара десятков самых упрямых ушла в горы, начав «Килифаревскую войну», при полной поддержке местных затянувшуюся на долгие полтора года.

Малюсенькая, конечно, войнушка: численность четы колебалась (для крупных акций) в пределах 10-25 бойцов, командование было коллегиальное, поскольку все всех знали (что, к слову, исключало возможность предательства), — но крови новым властям ребята попортили изрядно. При этом они не подчинялись никому, «кроме чести и совести». Даже коммунистам, которых в принципе уважали, ответили в том духе, что демократический централизм «угнетает свободную личность» и сотрудничать можно, а стоять навытяжку не будем.

Так, сами по себе, и воевали, не прекратив даже после разгрома Сентябрьского восстания (о чем позже), на ходу учась «македонским» методикам, беспощадно и всё более умело. И гибель «морального лидера», Георгия Попова (застрелился 31 января 1924 года), ребят только обозлила, так что добили последние «тройки» только к маю 1925-го, бросив на уничтожение 3 тысячи карателей.

Впрочем, эта яркая частность только подчеркивала полный, для многих неожиданный провал «оранжевых». За ними, как ни крути, стояло большинство населения, в полном смысле слова молящегося на своего «мессию», и «мессия» имел основания надеяться на то, что паства, придя в себя, «встанет и сметет». Именно поэтому поимка экс-премьера рассматривалась военными, в этот момент сосредоточившими в своих руках всю реальную власть, как задача первейшей важности.

Все остальные, способные нагадить победителям, были мертвы или за решеткой, убежать за границу удалось не многим, за кордоном был и Райко Даскалов, считавшийся еще более опасным, чем шеф, ибо, не имея харизмы, был прекрасным орговиком. А вот Сам, в момент переворота находившийся вне столицы, оставался для новых властей страшилкой, тем паче что и в самом деле начал принимать меры. Силы имелись: его усадьбу под Пазарджиком охраняло несколько бронемашин с пулеметами и до четырехсот отборных «гвардейцев», а окрестности — земляки всё же — были насквозь «оранжевые».

Так что сразу по получении информации о путче, 10 июня, Стамболийский во главе вполне внушительного, до двух тысяч стволов, отряда двинулся на Пазарджик — небольшой, но все-таки город, заняв который можно было созывать сторонников. Однако на подступах отряд был разгромлен, и «мессия» с братом решили пробираться в Кричим, загородный дворец царя, который — в это «мессия» твердо верил — его спрячет и защитит.

Беда в том, что идти оказалось трудно: местность была холмистая, с густым кустарником, а шеф — очень толстый, да еще заблудились, потеряв дорогу. И в итоге какой-то пастух (не знаю, при каких обстоятельствах) сдал беглеца с братом военным. После этого началось нечто загадочное — можно сказать, триллер с элементами хоррора.

Если кратко, ситуация из тех, о которых известно так много, что неизвестно ничего. Свидетелей масса, всех цветов и размеров, но и в интервью, и в мемуарах, и через 20 лет на суде (правда, на суде обвиняемые говорили по шпаргалке) все обвиняли всех, обеляя себя.