Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Публикация была, что называется, «бомбажной». Первый материал — «приказ Врангеля за № 260 от 9 апреля 1922 года» — уличал «золотопогонников» в организации «заговора с целью превращения Болгарии в русскую губернию» (вернее, в намерении в случае войны с Югославией оказать Белграду помощь в захвате страны пребывания в обмен на создание на половине ее территории «русской армейской автономии»). Вторая публикация — якобы черновик письма полковника Самохвалова, начальника контрразведки, на имя того же Врангеля, содержавший оскорбления в адрес лично Стамболийского.

На следующий же день Петр Николаевич Врангель в гневной телеграмме шефу опроверг клевету, указав, что «русская армия в ответ на дальнейшие унижения готова использовать свое право на самозащиту». Разумеется, официоз тотчас истолковал это как «объявление войны» и «ультиматум», а ведомство Райко Даскалова объявило телеграмму «доказательством умышлений русских эмигрантов против болгарского "кормящего сословия"».

Ситуация раскалилась до синего звона, однако неожиданно для всех несколько помягчела после появления «открытого письма» генерала Шатилова на имя Николы Топалджикова. Очень спокойно, без эмоций Павел Николаевич просил болгарского генерала «как солдата и человека чести, изучавшего воинскую науку в России» публично ответить на три очень простых вопроса.

Во-первых, знает ли коллега хоть одну армию мира, где командующий отдает приказы командирам полков через голову их непосредственного начальника; во-вторых, возможен ли вообще такой приказ без «пароля» — кодового слова в грифе; и в-третьих, допускает ли коллега, что командующий может не разбираться в структуре собственной армии? А если ответ на все вопросы «нет», то как может объяснить коллега, что «приказ за № 260», без всякого пароля, адресован именно командирам полков, а также несуществующим в русской армии «инспекторам военных училищ»?

Трудно сказать, что ответил бы Топалджиков, занимай он по-прежнему пост начальника Генштаба, но к этому времени он уже был отставлен (шефу не нравились «розовые слюни» генерала, страдавшего из-за высылки Кутепова вопреки его гарантиям), и теперь ответы были однозначны: «нет», «нет» и «нет». А объяснить, дескать, могу только тем, что какие-то штатские кретины, не имея никакого представления о субординации, слепили на колене фальшивку, стремясь «воздействовать на незрелые обывательские умы».

ПРИКАЗАНО ВЫЖИТЬ

После такого ответа многим стало крайне неловко. Стамболийский, говорят, матерно изругал Даскалова, и вопрос с «приказом» замяли, выведя на первый план «письмо Самохвалова» — то самое, про «тупого борова, фанфарона, сосущего у французов втайне от англичан, у англичан — втайне от французов и у большевиков — втайне от всех». Тут, правда, тоже за версту несло фальшивкой — и, кстати, позже этот факт, о котором говорила «вся София», подтвердился документально.

В скобках. Схему провокации выяснила специальная комиссия. Как оказалось, «письмо» по приказу министра МВД и изготовил некто Станчо Трифонов, специалист по подделке документов, кормившийся при уже известном нам Антоне Дрынкине, бывшем уголовнике, а ныне мэре Софии. А два советских «крота» — генерал Комиссаров и мичман Чайкин — подложили бумажку в кабинет полковника Самохвалова, и во время обыска тот же Трифонов, официальный представитель МВД, ее «обнаружил», затем передав копию «представителям демократической прессы».

Детали эти, однако, выяснились потом, а пока что тема раскручивалась, требования Самохвалова о проведении графологической экспертизы никто во внимание не принимал и «меры по предотвращению заговора» — обыски, изъятия, аресты, высылка из столицы старших офицеров — продолжались. Одновременно, согласно указанию главы МВД и под одобрительное урчание коммунистов, вслед за Кутеповым выслали два десятка наиболее авторитетных «белых» командиров. Русские подразделения разоружали, расселяли малыми партиями по селам, определяя бывших солдат батраками в хозяйства «оранжевых гвардейцев», но разрешив, впрочем, и создавать рабочие артели, а вообще рекомендуя подумать о возращении в Россию, где «простого человека никто не обидит». Собственно, речь шла о расформировании, на чем и настаивали эмиссары Коминтерна.