Последняя орбита

— Давай координаты! — потребовал Гуща и погнал свой вез­деход с самой большой скоростью.

Машина Бурмакова, высвеченная габаритными огнями, лежа­ла на боку неподалеку от глубокой воронки. Павел с горечью по­думал, что капитан, предупредив об опасности его, сам не осте­регся. Хотя, собственно говоря, и опасаться было нечего. Откуда им было знать, что маяк находится на открытой равнине... Павел выскочил на ходу, подбежал к вездеходу капитана, заглянул в ка­бину. Бурмаков сидел, навалившись грудью на штурвал, свесив руки и голову. Вытащить его оттуда было невозможно: машина лежала на дверце. Павел подогнал свой вездеход и с его помощью поставил машину Бурмакова на колеса. Но прежде чем открыть дверцу, он проверил у Вити, цел ли скафандр капитана — сиг­налы датчиков на костюмах космонавтов постоянно шли на ко­рабельную ЭВМ. Герметичность не нарушилась, и Гуща перенес потерявшего сознание Бурмакова в свою кабину. Потом взял на буксир вездеход капитана — двигатель его почему-то не рабо­тал — и направился к «Набату».

Автоводитель хорошо запомнил дорогу, и вездеход без за­держек мчался домой. А Павел не видел ни этих своеобразных черно-серых пейзажей, ни близкого, с нависшими над головой звездами, неба и все пытался понять, что произошло. Более или менее вероятным казалось, что взорвались запасы вещества, ко­торое питало чашу-излучатель. Павел мог также допустить, что взрыв произошел случайно — вездеход Бурмакова пробил защит­ное поле вокруг источника. Контрольная запись на корабле, по­лученная с вездехода Бурмакова, подтверждала слабый толчок. Конечно, заметить глазами поле было невозможно, но то, что его не почувствовали локаторы, удивляло Павла. Видимо, капитан не обратил внимания на какой-нибудь предупредительный сиг­нал — после информации, полученной от Павла, он спешил.

Оставалось загадкой — и что это было за поле, и какая энер­гия взорвалась огненным шаром. Приборы не могли определить свойства частиц, захваченных на месте взрыва, — они быстро высвободились и из магнитных, и из гравитационных ловушек и исчезли в пространстве. Во всяком случае, когда Гуща примчался на место происшествия, продуктов взрыва уже не было. Вряд ли скажет что и Степан Васильевич, когда выздоровеет. Зря он не взял с собой Вундеркинда, его кибернетический мозг, может, что-нибудь и уловил бы.

Гуща сообщил Вите о произошедшем, так что юноша уже ждал его у подъемника «Набата». Вдвоем они перенесли капита­на на корабль, раздели и положили в медицинском отсеке.

Состояние Бурмакова было каким-то странным, непонятным. Детальное обследование не выявило каких-либо серьезных по­вреждений или изменений в организме, но он почему-то оставал­ся без сознания. Вроде бы спал глубоким и замедленным сном — дыхание, сокращения сердечной мышцы были очень редкими, слабыми, кровяное давление понизилось.

Павел просидел несколько часов возле ЭВМ, каждый раз вво­дя в нее новые и новые данные. Однако и в электронной памяти машины не нашлось аналога такой болезни. Утешало только, что уже долгое время состояние капитана было неизменным — не ухудшалось и не улучшалось. Оставалось ждать, какой диагноз поставят медики Космического центра.

Земля была далеко, и поэтому передачи с «Набата» велись на всех каналах связи, повторялись по несколько раз. Но существовала еще проблема — принять сообщение с родины. И Павел все чаще за­думывался: не вернуться ли «Набату» на Землю? Но и против этого, на первый взгляд, единственно правильного решения имелись обос­нованные возражения. Дорога обратно займет почти год, и день-другой, который понадобится, чтобы проверить гипотезы — его и Бурмакова — по сравнению с таким продолжительным сроком вряд ли будут иметь существенное значение. Да и Земля, если возникнет опасность для жизни капитана, вышлет помощь, хотя бы в район Марса, трассу к которому уже можно считать освоенной. За эти же день-два, что они здесь задержатся, может, будут решены вопросы, для поисков ответа на которые и отправлялся «Набат» на Плутон. Прогоняя тревогу за Бурмакова, Павел работал. За себя и за него.