Последняя орбита

Под ракетопланом проносились вздыбленные торосы, их сме­няли относительно ровные места, однако Степана Васильевича они, видимо, не интересовали. Ни над одним из этих участков он не замедлил полет. Он держал курс на юг, где местность была выше. Скоро действительно показались покрытые замерзшим аммиаком невысокие холмы.

— Попробую сесть, — Бурмаков показал товарищам на небольшую ложбинку.

«Скакунок» в вертикальном положении начал медленно са­жаться, разметав огнем двигателей заледенелые белые шапки на холмах. Но, казалось, им нет конца. Ракетоплан опускался ниже и ниже, уже даже спрятался наполовину в огромной воронке, выжженной двигателями, а твердой нетающей основы все к было.

Бурмаков поднял ракетоплан, перелетел на другое место, третье, четвертое... И везде было одно и то же.

— Степан Васильевич, — Витя, верный себе, шутил, — да вы весь Ганимед расплавите.

— Тебе хватит, — проворчал капитан, и это было на него, всегда вежливого, отзывчивого, мало похоже.

Павел обеспокоенно сказал:

— Наверное, везде так, Степан Васильевич. Возвращайтесь

— Как знать, — Бурмаков не спешил, голос его звучал задумчиво. — Топливо еще есть.

Павлу стало тревожно. Смелый, настойчивый. Бурмаям может пойти и на риск. А Ганимед — не Марс, тут на выручку не успеешь, даже если авария будет не слишком серьезная.

Но Степан Васильевич поднялся выше, пролетел сначала на восток, потом круто повернул на север и закружил над широкой равниной — что-то, похоже, нашел.

Павел взглянул на хронометр. Капитан мог находится в полете еще около часа.

И вдруг в эфире прозвучало бодрое:

— Кажется, есть!

На экране равнину пересекала глубокая пропасть. Она имела нехарактерную для здешнего ландшафта темную окраску и могла принять не только «Скакунка», а и пару «Набатов».

Ракетоплан завис над ущельем, и поверхность стали ощу­пывать невидимые лучи, которые должны были определить ее свойства.

— Не развалится, — уже другим, деловым тоном через не­сколько минут сообщил Бурмаков.

С «Набата» ущелье рассмотреть было нельзя, и капитан пос­ле посадки выпустил контрольную телеустановку. Сейчас Павел и Витя видели все, что там происходит.

«Скакунок» тремя ногами опирался на чуть оплавленную и уже затвердевшую массу, которая растеклась небольшой лужи­цей под соплами реактивного двигателя.

Минут через десять Бурмаков выпустил резвых киберов, что­бы они проверили обстановку. И только когда они вернулись, вы­брался из кабины сам. Цепляясь руками за многочисленные ледя­ные выступы, полез по крутой стене ущелья вверх.

Над зубчатым недалеким горизонтом показался край Юпи­тера. Степан Васильевич замер, изумленный. Тот быстро рос, поднимался, превращаясь в большой, раскрашенный белыми, се­рыми, багровыми пятнами и полосами внушительный косматый диск. Юпитер был не таким грозным, как недавно, когда пытался испытать свою силу на земном корабле. Сейчас на большем рас­стоянии простым глазом уже не замечалось враждебное дыхание его ядовитой атмосферы. Однако по-прежнему он господствовал над окрестностями, посылая Ганимеду и другим своим вассалам смутный пепельный свет со зловещим багровым оттенком.

На равнине кое-где заискрились заиндевелые россыпи, между торосов легли причудливые тени. Природа словно ожила, радуясь скупому и нечастому вниманию могущественного властителя. Бурмаков подождал, пока Юпитер взойдет полностью, и, слов­но подталкиваемый его лучами, широко зашагал вглубь равни­ны, где виднелись островки торосистых нагромождений. И сразу следом побежал, ловко перебирая десятком членистых ножек, ки­бернетический разведчик. Разноцветные сигнальные огоньки на его черном корпусе весело подмигивали.

Гуща следил за капитаном и думал, что, наверное, еще дол­го в космосе люди будут похожи на малышей, которые начинают узнавать окружающий мир. Им, как детям, будет все интересно, все впервые, все захочется потрогать своими руками, попробо­вать на запах, на вкус. Дети, конечно, вырастают. Но сколько времени пройдет, пока космические малыши станут взрослыми? А может, этого вообще не случится никогда? Ведь человек всегда будет открывать для себя что-то новое — и на Земле, и тем более на чужих планетах, звездах...

А что здесь откроет Бурмаков? Скорее всего, вернется с Ганимеда возбужденный, счастливый и с пустыми руками. Главные сведения принесут автоматы, которые могли бы без особого рис­ка для человека побывать там и без него, самостоятельно. Павел понимал, что в этих рассуждениях есть много такого, что Валя когда-то называла, укоряя, голым практицизмом. Он действи­тельно любил делать то, что быстро можно было, как говорится, потрогать, взвесить, измерить. И на Марсе выбрал Никс Олимпик, ибо только там виднелась какая-то зацепка. Неожиданно блестящий результат укрепил убежденность Павла в том, что их работа в космосе должна основываться на непоколебимой логи­ке, на практической необходимости, а не на простом человечес­ком любопытстве — на том, что правило сейчас Бурмаковым...