Последняя орбита

— Вот тебе и наедине, — с горечью произнес капитан. — Вик­тор, дежурь здесь, я за Павлом Константиновичем...

Бурмаков поспешно влез в скафандр и, уже стоя в переходной камере, с отчаянием наблюдал за слишком неторопливой стрел­кой барометра. Скафандр на Павле цел. Сигналы датчиков, ко­торые следят за состоянием человека в космосе, тоже не особо тревожные. Павел жив. Но что с ним? Оглушило, травмировало, контузило? Можно ли ему долго лежать без помощи? И когда вы­ходные дверцы открылись, Бурмаков, рискуя сорваться с палубы, рванулся по ступенькам вверх. Однако с Павлом уже спускался осторожно.

II

Не зря говорят, что беда не ходит одна. Мало того, что выбыл из строя Гуща, еще неожиданно сгустился астероидный пояс. Сигнал тревоги звучал почти не затихая. И Бурмаков вынужден был постоянно находиться в ходовой рубке, держать управление кораблем в своих руках. В короткие минуты передышки, когда можно было забыть про метеориты и астероиды, он приходил к больному Гуще и садился рядом с его ложем. Павел пришел в себя только на шестые сутки, но был слишком слаб, чтобы при­нять участие в работе экипажа. Бурмаков рассказывал, как обсто­ят дела, подбадривал.

Гуща чувствовал себя неловко из-за своей беспомощности и однажды произнес, как бы извиняясь:

— Не вовремя я...

— Болезнь никогда не бывает вовремя. А я — жилистый, справлюсь.

Степан Васильевич не кривил душой. Он порой сам удив­лялся своей выносливости. Даже на Луне, когда космос был ему в новинку, когда сложные ситуации возникали раз за разом, он старался не нарушать определенного режима. Отдыхал, следил за физической подготовкой. А теперь вот уже несколько дней обхо­дился без сна, без искусственных стимуляторов, и голова все рав­но была ясной, свежей. Так ведь другого выхода не было. Витя, хотя и был парнем крепким, умным, нужного в такой обстановке опыта и психологической подготовки еще не имел.

Однако большая физическая нагрузка, ответственность за «На­бат» не пугали Бурмакова. К ним он был готов, приняв обязаннос­ти капитана. И сейчас все было бы нормально, если бы не случай с Павлом. Чем больше Степан Васильевич думал о нем, тем боль­ше винил себя. Не нужно было позволять Павлу задерживаться на палубе. Не было в этом необходимости. Он, капитан, должен был предвидеть и такой случай — ведь метеоритная угроза существо­вала. На то он и поставлен во главе экспедиции. Бурмаков не боял­ся упреков. Их и не было. Руководители полета не сказали ни слова в осуждение действий его как капитана. Наоборот, сейчас стара­ются успокоить, помочь поставить больного на ноги. Однако есть собственное понимание ответственности. От него не сбежишь, не спрячешься за пунктами и параграфами инструкций.

Может, Бурмаков судил себя слишком строго. Но эти мысли были с ним все время и не забывались, только когда наваливалась работа — отступали, чтобы вскоре вернуться снова.

Но все когда-то заканчивается. И космос, наконец, словно сжа­лился над людьми. Сирена больше не поднимала тревоги, метео­риты остались позади. Впервые Бурмаков передал полную вахту Вите и каких-то часов шесть мог отдохнуть. Однако прежде чем пойти в свою каюту, пожаловал к Павлу. Сегодня он шел сюда не как врач, а просто как товарищ, который посещает больного и может побыть подольше.

На днях каюту Гущи снова подключили к сети внутренней связи, и он уже был в курсе всех событий на корабле. Известие, что Витя занял место за пультом на целую смену, обрадовало Павла, ободрило лучше лекарства. Это свидетельствовало, что «Набат» входил в нормальный режим, что из Центра не придет команда возвращаться.

Увидев Бурмакова, Павел приподнялся на кровати, сказал о наболевшем:

— Утомил я вас... — он уже чувствовал себя почти здоровым и был готов к любому разговору.

Идя сюда, Бурмаков, конечно, догадывался о настроении Пав­ла. Услышав эту жалобу, утешать не стал. Человек, говоря прав­ду, вряд ли рассчитывает на сочувствие. Он просто констатирует факт. Выходил Гуща на палубу не для прогулки. А что задержался, на то, видимо, была причина. Неизвестно, как бы повел себя на его месте кто-нибудь другой. Космос, пожалуй, никого не оставит равнодушным. Да и вероятность встречи «Набата» с метеоритом была одна на десять тысяч, это Гуща проверил перед выходом.

— Есть врач, должны быть и пациенты, — в штатном расписа­нии «Набата» Бурмаков занимал также должность врача. — Как дела сегодня?

— Немного голова кружится. Залежался.

— Через два часа начинаем ускорение. Пространство позво­ляет, так что пора набирать темп, — он постепенно переходил к деловой беседе. — Вижу, вас одолевает желание действовать. Что ж, понятно. Виктор, — он повернул голову к экрану внутрен­ней связи, — ты нас слушаешь?

— Внимательно, Степан Васильевич, — его тоже радовало, что Павел поправляется.

— Есть у меня мысль, хотя задержка в этой ледово-каменной зоне и отразилась на нашей скорости...

Гуща дернулся, хотел сесть.