Последняя орбита

Бурмаков попросил разрешения на высадку на этот спутник Юпитера. Руководители полета не возражали, но окончательное решение оставили на усмотрение самих космонавтов. И телеско­пы «Набата» нацелились на серебристый мячик, который наплы­вал с правого борта.

Павел, словно спеша наверстать потерянное время, целые дни проводил наблюдения за Ганимедом, пытаясь заранее составить нужное впечатление, проверить, подходит ли он для посадки. Но спутник, похоже, имел характер своего грозного властителя и, хотя не прятался, как тот, за атмосферу, не слишком раскрывался.

— Венерианский вариант? — словно бы сочувственно подка­лывал Витя. Весельчак, непоседа и шутник, он не упускал случая, когда можно было кого-нибудь поддеть. А Павел словно сам лез в ловушку.

— Оптику нам подсунули, чтоб ей сгореть, — попытался он доказать юноше, что в своих неудачах не виноват.

Но разве Витя мог пропустить такой момент? Тут же предло­жил:

— Может, фильтр подать, Павел Константинович?

Бурмаков расхохотался. Ему понравилось, что шутку насчет фильтра, возникшую в начале полета и забытую за последними заботами, вспомнили снова.

Обычно горячий, въедливый, Гуща на этот раз отмахнулся от насмешек. Его сейчас больше беспокоило, что представляет из себя Ганимед, соответствует ли прежним и довольно приблизи­тельным данным, добытым астрономами в наблюдениях с Зем­ли.

А тем временем расстояние сокращалось, и на Ганимед напра­вили разведывательные зонды. Павел был вынужден отложить собственные исследования и заняться материалами, доставлен­ными автоматическими станциями. Не все земные аппараты вер­нулись. Часть погибла, не успев подать о себе вести, некоторые передали один-два снимка, сигналы. Но уцелевшие свою задачу выполнили.

Казалось бы, столько всего видели космонавты за это путе­шествие, а все равно с интересом и волнением рассматривали фо­тографии представителя многочисленной юпитерианской свиты. На поверхности Ганимеда было неспокойно. Он словно злился, что люди посмели потревожить его сон. Один автомат показал, как рушились колонии похожих на большие кристаллы торосов, как на эти бессистемные нагромождения, прорвавшись откуда-то из глубины, наползало похожее на магму серое месиво. Второй аппарат ухватил фотообъективом извержение газового аммиач­ного фонтана — он стремительно взлетал вверх и, мгновенно за­мерзая, спадал вниз белым снегом.

— Бр-р, — поежился Бурмаков от этого зрелища.

— Вам еще хочется на Ганимед? — посмеиваясь над реакцией капитана на морозный пейзаж, спросил Павел.

— Упаси бог, не туда сядешь — засосет. Как трясина. Вместе со «Скакунком», — Бурмаков округлил глаза, но было это более наигранным, чем серьезным.

И когда Гуща спросил, обязательно ли опускаться, он сразу под­хватил:

— Соблазнитель вы, Павел Константинович. — И снова вер­нулся к съемкам. Потом пообещал, почему-то угрюмо:

— Подумаю...

Такому человеку, как Бурмаков — неугомонному, преданному космосу, — достаточно подать идею, может, на первый взгляд и не очень дельную, но интересную. Услышав, он уже не мог отбро­сить ее, не взвесив, не повертев так и сяк, и, как ни странно, часто вытаскивал из нее что-то стоящее. Наверное, если бы Гуща тог­да не сказал, между прочим, что на Ганимед можно не садиться, Степан Васильевич ограничился бы изучением спутника автома­тами, наблюдениями в момент наибольшего сближения. А теперь засел за ЭВМ. И вскоре решительно заявил:

— Буду готовиться!

А Гуща пожалел, что поддразнил капитана: вдруг ему все-таки захочется выбраться из ракетоплана. Недаром же люби­мой поговоркой Степана Васильевича было: «Экран — хорошо, руки — лучше».

Только сто семьдесят километров отделяли «Набат» от Ганимеда. На некоторое время их скорости сравнялись, и было похо­же, что они неподвижно висят рядом в пространстве, привязан­ные друг к другу невидимой, но прочной цепью.

Молчаливый огромный Ганимед, не уступая в размерах Мар­су, казалось, ждет удобной минуты, чтобы обрушиться своей не­вероятной массой на слабый и беспомощный перед ним земной кораблик. Его поверхность выглядела однородной, неуютной, враждебной. Павел смотрел на спутник и думал, что здесь глазу даже не за что уцепиться. И уже по-другому вспомнился Марс. Там было пустынно, но похоже на Землю, на привычное. А тут, видимо, и начинается настоящий, незнакомый еще людям кос­мос. Может, и Плутон будет таким. Так что вылазка Бурмакова окажется совсем не лишней.

Ракетоплан отчалил, и его огни засветились в темноте, как но­вые звезды. Потом из сопел вырвались столбы огня, удивительно строгие, очерченные. Павел раньше как-то не обращал внима­ния на этот вообще-то торжественный момент и теперь неволь­но залюбовался красотой выхода ракетоплана на орбиту. А когда опомнился, «Скакунок» стал маленькой быстрой и яркой точкой среди неподвижных звезд.

Никто со стороны не фотографировал ракетоплан, и Павел с Витей вынуждены были удовлетвориться тем, что можно было разглядеть с помощью корабельных установок, да скупой инфор­мацией, которую передавал Бурмаков.