Последняя орбита

Пересекая каменный пол, тянулась прямая, не слишком глу­бокая выемка. Она врезалась в стену и поднималась вертикально, теряясь примерно на метровой высоте. Почти то же самое было и на противоположной стене. Только там следы выемки выше по­являлись снова.

— Хотел бы я быть уверенным, что в этом виновна мать-природа, — сказал Бурмаков, остановив кадр. — А что, если это осталось от какой-то заслонки, например, или от ворот, которые отгораживали что-то или кого-то?

Павел покачал головой:

— Такое могли сделать люди, а мы на Марсе, Степан Василь­евич.

— Бьешь меня моими же аргументами? — капитан от волне­ния не заметил, что обратился к Павлу на «ты».

— Это одно. Второе — зачем лезть в каменный мешок, если хватает места снаружи? Ведь, опять-таки, врагов наверняка тут у них не было.

— Пришельцы? — у Вити загорелись глаза.

— Не в том дело, Виктор, — Бурмаков ие утверждал, а раз­мышлял. — Может, что-то такое было и снаружи, только время там все стерло. Время и сюда добралось.

Павел, который на Земле был горячим сторонником гипотез о пришельцах, принял гипотезу капитана как интересную, но не более. Слишком пустынным был Марс, чтобы серьезно говорить о чем-нибудь, созданном разумом.

IV

Нервы у Гущи были крепкие, иначе в космонавты не приняли бы. И не думал он, что в скором времени вспомнит о них.

Накануне своей высадки на Марс Павел заснул, как обычно, едва коснувшись подушки. А посреди ночи, конечно условной, проснулся от непонятного беспокойства. Словно что-то важное должен был сделать, но не сделал. Он попытался прогнать тре­вогу. Не удалось. Сна не было. В голове, словно заноза, сидела мысль, что угадать причину тревоги совсем просто. Павел кру­тился на кровати под защитным колпаком, который поддерживал нормальную силу тяжести, и злился на свою «дырявую голову». Злость, однако, будоражила еще больше, и он заставил себя раз­мышлять не спеша, спокойно, чтобы оценить последние события на корабле, свое поведение со стороны. Это ему удалось. Что мог­ло выбить его из равновесия? То, что произошло, или то, что бу­дет? Ближе, казалось, лежит другое — завтра ему лететь на чужую планету. Событие немаловажное, оно действительно волнует. Но и отлет с Земли был, пожалуй, событием не менее значимым.

А тогда он спал так и столько, сколько было предусмотрено распо­рядком дня. Было, конечно, волнение, только хорошее, без трево­ги. Так что дело, видимо, не в завтрашней вылазке, даже если до­пустить, что на него повлияло длительное пребывание в космосе.

Причину надо искать в случившемся. В собственном поведении? Кажется, ошибок не допускал. В работе? И тут все ладится. Так что, как ни крути, надо снова возвращаться к рейду на планету.

Не к самому факту, а к тому, что с ним связано. Павел улыбнулся.

Это стало похожим на игру, и она его заинтересовала. Как-то неза­метно пришло спокойствие, появилось ощущение, будто он прос­то решает трудную задачу. Так что в рейде? Маршрут определен: пролив Танаис с последующим выходом на равнину — несколько сотен километров путешествия на вездеходе. Техника про­верена. Спутник также надежный — Вундеркинд, хотя и робот, в критический момент поможет не хуже человека. Связь продумана с учетом опыта предыдущих высадок. «Набат» изменит орбиту и, чтобы быть ближе, повиснет над Танаисом... Павел задумался.

Что ему нужно еще? Самостоятельность? Она есть и будет там, на месте, так как его, Павловы, решения имели приоритет...

Павел отключил защитное поле. Тело сразу наполнилось лег­костью. Часы показали пять. Подъем в семь. По большому сче­ту можно было еще поспать, и даже совсем не вредно, потому что голова была туманной, тяжелой. Гуща осторожно повернулся на бок, сдвинул с иллюминатора занавеску. Неподвижный, усе­янный кратерами, как веснушками, Марс закрывал небо. Павел дернулся: хотел найти Танаис, посмотреть, как он выглядит с вы­соты, — и завис над кроватью.

Мелькнуло: как «Набат» над Марсом. Павел рассмеялся. Так вот что его беспокоило во сне... Павел расслабился и мгновенно уснул...

Бурмаков посмотрел недоверчиво:

— Нужно ли, Павел Константинович?

— В принципе не все ли равно — туда, сюда?

— В общем, да. Однако многое понадобится обдумать заново. Местность совсем незнакомая, неизученная. Только по снимкам.

— Зато хоть какой-то аргумент есть. Именно над Никс Олимпика при движении корабля что-то произошло.

— Вот это, если по правде, меня и беспокоит, — Бурмаков проявлял несвойственную ему нерешительность. — Понимаете, «Набат», имея большую массу, отреагировал. А что будет с лег­ким «Скакунком»?

— Пред невесомостью все равны, — засмеялся Павел. — Это стихи. Сказано не слишком четко, но в целом точно и образно.

— Даже если это были какие-нибудь силовые лучи?

— Фантастика, Степан Васильевич. А у меня совершенно ре­альный план: сажусь на равнине, потом, сколько сможет везде­ход, проеду, а после пойду пешком. Я же альпинист.

— Вундеркинд не пройдет.

— Найдем пыльную тропинку...

— Опять поэзия? Уверенность — половина успеха, говорили в старину, — он внимательно посмотрел на товарища. — Пусть будет по-вашему, Павел Константинович...