Побѣдители

– Дорогая кузина Наталия Всеволодовна Альбрехт, – я заговорила очень спокойно. – Вы вправе вытворять все, что хотите. Пусть меня убивает Юрий, не имею возражений. Пусть меня убивает также Роман, если у них, конечно, получится убить одно лицо дважды. На это воля ваша. И монахиню я, разумеется, приглашу, лишней она не будет. И билет мой в Рим в самом деле взят на завтрашний день. Но я туда не лечу. Я остаюсь при вас до возвращения Юрия. И у меня есть на сей счет два довода, опровергнуть которые вам не удастся.

– И какие же? – В ее голосе слабо прозвучали любопытство и улыбка.

– Довод первый. У меня, отчего-то, нет ни малейшего сомнения в том, что понтифика изберут и без моей помощи.

– А я уж было решила, что без вас никак.

– Ошиблись. – Мы улыбались друг другу. – Ну а второй… Пожалуйста, ответьте мне на такой вопрос: а улетели бы вы от меня при подобных обстоятельствах?

– Вы стали совсем взрослая, Нелли. – Наташа протянула руку к чашке. – Теперь я попробую полежать неподвижно. Вдруг сумею немножко отдохнуть? Ехать домой было немножко… утомительно. Ивану Сергеевичу можно уже телефонировать. А пока вы тоже постарайтесь перевести дух, съешьте что-нибудь… Мне представляется, что к ночи станет много хуже.

Глава XVII Разговоры в ночи и разъяснение некоторых загадок моей биографии

Доктор Лебедев, домашний врач Черновых-Альбрехтов, появился через сорок минут. По обыкновению невероятно долго мыл руки специальным мылом, извлеченным из собственного саквояжа, на фиалковое же Наташино, что лежало в гостевой уборной, только пренебрежительно сморщил нос. Я поймала себя на том, что злюсь: ведь не Гунька нарочно сосульки грызла перед контрольной работой, на сей-то раз.

Впрочем, вероятно я напрасно: такое мытье рук – своего рода психологический ритуал, помогающий полностью сосредоточиться прежде, чем войти к пациенту.

– Ну что же, Наталия Всеволодовна, решили вдруг вспомнить юношеские неприятности? – с порога спросил он.

– Точности ради, Иван Сергеевич, это юношеские неприятности отчего-то вспомнили обо мне, – откликнулась Наташа, поправляя на груди кружево сорочки. – Не обессудьте, что встречаю такой растрепкой. Не могу пока прикоснуться щеткой к голове.

– В каких местах локализуется боль?

– От затылка к вискам. Впрочем, пока не уверена. Только, пожалуйста, Нелли, я все понимаю, но лучше вам все же выйти. Вы же все одно медицины не любите, да и не разбираетесь нимало. Иван Сергеевич вам потом скажет все, что сочтет необходимым.

Мне хотелось остаться, но я, разумеется, вышла. Пока что можно заняться другими вещами. Я набрала телефонный номер нашей консьержки, сообщила, куда переправлять посланцев Ника, если еще придут запросы из Кремля. Потом попросила Наташину консьержку, чтобы молоко и хлеб утром оставили внизу, я сама спущусь. Позвонила еще и Кате, распорядилась отозвать авиа-билет. В справочной Голицинской больницы долго приносили извинения:

– В городе эпидемия гриппа… Последние дни лета, обманчивое тепло… Некоторые наши сестры сами заразились, вот и не успеваем отвечать на вызовы.

– Но когда сестра сможет прибыть?

– В лучшем случае завтра, после обеда. Если состояние больной и домашние обстоятельства не позволяют ждать, мы можем предложить госпитализацию.

– Если врач не станет настаивать, то не нужно, благодарю. Я справлюсь сама.

– Завтра сестра будет, мы ставим ваш вызов в первоочередные.

Что же… Сестра милосердия будет жить в доме не один день, так же, как и я. Разумнее всего уступить ей гостевую комнату. Я, как своя, опять устроюсь в детской.

Я уже достала и разложила по кроватям чистое белье для себя и сестры, а Лебедев все не выходил от Наташи. Прислушиваться к приглушенным голосам за дверью было мучительно. Я прошла к Гуньке и села за ее уютную домашнюю парту, тяжелую, из светлого ореха. Дитя не отличается чрезмерной аккуратностью. Стопки тетрадок так и дожили неубранными от весны до начала нового учебного года.

Я повертела в руках забавные ученические картинки, с carte postale размером. А ведь у нас точно такие были, надо же, ничего не меняется. На этой – чертенок с маленькими рожками. Ну да, ну да.

«Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ
Убѣжалъ за рѣчку въ лѣсъ.
Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,
Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ
И за горькій тотъ обѣдъ
Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ»19.

А на другой – толстый румяный немец – выглядывающий из крытой торговой повозки.

«Вѣтеръ вѣтки поломалъ,
Нѣмецъ вѣники связалъ,
Свѣсилъ вѣрно при промѣнѣ,
За двѣ гривны продалъ въ Вѣнѣ».

Их должно быть около дюжины. Но остальные Елизавета, похоже, растеряла. Будем надеяться, что сначала выучила, а растеряла потом. Что ж он так долго, доктор этот?