Побѣдители

Так вот, оказывается, где мы находились все это время! В нескольких троллейбусных минутах от моего дома.

На больничных часах пробило десять. Бодрое и прохладное осеннее утро задавало будничной суете Калужского тракта какой-то нарядный тон.

Голицынскую больницу, в сквер перед которой мы вышли немного проветриться, обступали вечные московские тополя и клены.

Перед этим мы немного пришли в себя, выпив, верно, чашек по пять кофе в служебной столовой, за компанию с заботливыми послушницами и сестрами. Ник кроме того одолел горячий ломоть филипповского калача со свежим маслом. Я еще не могла заставить себя есть, но кофе показался мне восхитителен.

– Сергей Иванович намерен вечером нас прогнать. – Ник усмехнулся. – Сказал, что покой надобен не только Брюсу, но и штату. Видимо, от нас и впрямь много хлопот. Да и тебе пора переодеться, Нелли. Знаешь, мне что-то напомнило это твое платье нынешней ночью. Что-то… не могу тебе передать… Далёкое. Дежавю? Что-то, уже бывшее, но не с нами и не у нас.

Я-то знала, где женщины отказываются переменить окровавленные платья. В минувшую ночь я совсем наяву соприкоснулась с этим невыносимым и немыслимым миром, я шагнула в него. Я из него вернулась. И, теперь уж вне сомнений, простилась с ним навсегда.

Восточный ветерок, к вёдрышку. Дня на два, не меньше.

– Ты говорил с Лерой?

– Еще нет, но ей уже обо всем доложили, конечно. Она в храме была всю ночь, в соборе в нашем94. Думаю, сейчас спит.

– Как жутко закончился ее праздник.

– Ничего. У нее теперь будут еще праздники. Много праздников, очень хороших.

Некоторое время мы стояли молча, наслаждаясь городским мирным шумом и восточным ветерком. Как всегда угадывая его намеренья, я ощущала, что Ник собирается сейчас с силами, чтобы сказать что-то важное. Скорее даже себе, чем мне.

Я спокойно ждала. Просто ждала.

– Какой урок я получил, Нелли. Какой жестокий урок!

Я заглянула ему в лицо. Осунувшийся, измученный, Ник сейчас вовсе не был хорош собой. Но ведь дорогие лица прекрасны всегда.

– Я, верно, нравился себе таким, разгуливающим без охраны, – с горечью продолжал он. – И я посмел не озаботиться своей безопасностью, зная, что веду скрытую войну на несколько фронтов. И вот результат моего легкомыслия: мой друг закрыл меня собой. Если бы Брюс погиб – вина была бы только на мне.

Мне невыносимо было слышать эту муку в его голосе.

– Первое, Роман не из тех, кто погибает. А второе, виновен в любом случае, прежде всего не ты, а этот Костриков-Киров. Ведь его можно казнить, Ник? В порядке исключения, ведь покушение на тебя – это особый казус. Его казнят, Николушка?

– Как трогательно умеет упрашивать наша валькирия. – И эта его улыбка вышла бледной и слабой. Но я радовалась и такой. – Нет, Нелли. Его не казнят. Своими бы руками убил за Брюса, поверь. И, ты видела, был к тому весьма близок. Но мой отец отменил смертную казнь тридцать лет назад. И никогда ее в России не будет.

На лицо его снова легла тень.

– Мне не более твоего хочется быть пощадливым. Еще ведь неизвестно, чем это все отольется Брюсу.

– С ним все будет хорошо. Я знаю. Я в самом деле это знаю. Двух месяцев не пройдет, как тебе вновь придется ломать голову, разбираясь с его очередной дуэлью.

Ник неожиданно обнял меня и поцеловал в губы. Я ответила на его поцелуй. Мои губы были ласковыми и спокойными, совершенно спокойными. Весь жар и весь холод, весь восторг и вся дрожь принадлежали теперь тому, кто, двумя этажами выше нас, опутанный паутиной трубок и проводов, еще сражался, но уже безусловно побеждал.

Как все странно, и как прекрасно жить на свете. И сестринская любовь – она ничем не меньше, чем любовь к возлюбленному. Она просто другая. Я всего лишь не сразу разобралась со своей жизнью. Такое случается. Единственно важное, что любовь моя к Нику ничуть не умалилась. А кроме того неизменна любовь моя к нему, как к моему Государю – она каким-то образом отделена от любви к человеку, но вместе с тем и переплетена с той.

Как все хорошо! Осенние листья сыплются под ноги золотом и медью. И небо лазурно до неправдоподобия. Где-то, в давних военных мемуарах, я прочитала, когда краски бывают так ярки. Роман и Ник – оба они живы, и обычный городской пейзаж слепит меня сказочной палитрой. Я счастлива? Да.

– Похоже на то, что я свободен.

– Эй, ты это что же – таким манером проверял?!

– А как еще возможно проверить?

Мы рассмеялись, глядя друг на друга. И в это мгновение, я знала наверное, оба мы ощутили себя теми драчливыми детьми из конной школы, которыми были в незапамятные времена – лет двенадцать назад.

IX.MMXV – XXXI.V.MMXVI