Побѣдители

Она знала, что я ни о чем не спрошу. Поэтому, сделав еще одну затяжку, она ответила на мой не заданный вопрос.

– Мифы иной раз оживают самым насмешливым образом, Нелли. Брюсы и пауки… Паук проснулся и опять плетет свою паутину.

– Арахноидит? – Как же я не поняла этого сразу.

– Красивое название для… – Еще одна долгая затяжка последовала за двумя предыдущими. – Для воспаления паутинных оболочек мозга.

В шестнадцать лет эта болезнь проявилась у Наташи в первый раз. Тогда медицинские светила предупредили, что она может вернуться – в любой год, в любой день. Да, об этом мы все знали. Но как было связать мыслями Наташу – Наташу, посылающую коня брать высокий барьер, Наташу, выписывающую лихие фигуры на коньках, Наташу, четким жестом поднимающую руку на стрельбище, Наташу, неразлучную с аквалангом, самую скорую на ногу в беге, смеющуюся Наташу с теннисной ракетой в руке, Наташу, танцующую все мыслимые танцы – Наташу и тяжелую болезнь? Да, бессонницы. Да, врачи тревожились, что слабовато сердце, особенно, когда она ждала Гуньку. Но уже с Гунькой в ближних планах, посмеиваясь над «сердечными слабостями», она улетела в Скобелев и прошла пешком Ферганскую долину. Почему-то ей захотелось прогуляться по Фергане в одиночестве, с легким вещевым мешком за спином.

Я, конечно, не могла помнить первой болезни Наташи, той, из-за которой она завершила гимназический курс годом позже. Арахноидит всегда был для меня лишь словом, жутковатым, но словом.

Да, я тревожилась из-за этих ее мучительных бессонниц, но в возвращение болезни действительно страшной я, оказывается, не верила никогда.

– Напрасно я не предупредила вас, Нелли. – Наташа говорила почти как обычно, только очень тихо. – Имело смысл взять сразу две коробочки «Иры». Кто знает, какая получится ночь.

– Но мы в течение часа дождемся вашего домашнего врача, – попробовала поспорить я. – Он выпишет любые обезболивающие, какие только нужно. Через полтора часа у вас будут все лекарства. К чему тогда эти папиросы?

– Вы забываете, Нелли. Я ведь через это уже проходила. Мне помогали анальгетики. Немного, но помогали. Я была в шестнадцать лет глупенькая. И один раз я выпила за ночь такое количество анальгина, что отравилась им. С тех пор мой организм не принимает анальгин даже в микроскопических дозах. А любые другие обезболивающие не дают никакого эффекта. Кроме, разумеется, таких обезболивающих, которые я ни в коем случае не хотела бы принимать.

– Но какой прок от папирос?

– Ну, они… они немножко отвлекают. – Наташа слабо улыбнулась. – А теперь давайте посмотрим, сумею ли я добраться до спальни. Нет, Нелли, не надо! Я сама. Вы лучше поставьте пока чай. Сделайте послаще и покрепче.

До спальни она добралась – немножко наощупь, словно плохо было не с головой, а с глазами.

Когда она, уже в постели, выпила полчашки похожего на деготь чаю с четырьмя ложками тростникового сахара, мне показалось, что ей сделалось немного легче. Но я знала, что это не совсем так. Она просто осваивалась с болью, обживалась внутри нее.

– Я все-таки приглашу теперь Лебедева.

– Это немного подождет. Надо разобраться с другими неотложными вопросами.

– Да, я попробую найти Юрия через яхт-клуб. Возможно, я думаю, оставить сообщение в ближайшем пункте их прибытия.

– Нет, Нелли, этого мы делать как раз не станем. Поймите, это не событие, а состояние. Ну и представьте себе, Юрий мечется в рассуждении на кого срочно оставить яхту, в немыслимой спешке меняет все планы, все это – у ребенка на глазах. Мама заболела, очень мило. Вы можете себе представить, каких ужасов она себе навообразит? Дети очень уязвимы, в особенности – когда не видят происходящего, а только ловят взрослые тревоги и обрывки фраз. Они воротятся всего через пять дней – пусть так и будет, своим чередом.

– Юрий меня не извинит.

– Пустое. Если можно, еще чаю и принесите сюда папиросы. Я их в кабинете оставила.

Права она или нет, мучительно пыталась разобраться я, выполняя эти просьбы. Впрочем, Наташу же все одно не переспоришь. Ничего, разберемся пока без Юрия, вместе с Романом.

– И кстати, Нелли. Ни в коем случае не говорите ничего нашему графу Роману, – принимая вторую чашку, добавила Наташа.

– Роману-то почему? – опешила я. – При нем-то детей нету.

– Он сейчас очень занят. Не стоит его отвлекать. Поверьте, в самом деле не стоит. Поступим лучше следующим образом. Позвоните, пожалуйста, в Голицынскую больницу и попросите прислать ко мне сестру милосердия. Пусть будет за час до вашего ухода, вы ей и объясните, что да как. Пожалуй, без милосердной сестры я в эти дни не обойдусь.

– За какой еще час до ухода? – переспросила я.

– Вам завтра лететь в Рим. Ведь завтра? – глаза Наташи сделались растерянными – она очевидно теряла уверенность в том, что следит за ходом событий. Но воспользоваться этим я не могла.