Побѣдители

«Да, паука, плетущего себе свою паутину под потолком. А король лежал и безразлично смотрел, как работает паук. Но вот пауку понадобилось перекинуть свою нить на соседнюю балку. Он ринулся в длинный бросок – и сорвался. Но что это? Едва успев вскарабкаться наверх, паук вновь изготовился штурмовать балку. Новый бросок – и вторая неудача. Не по силенкам тебе затея, паук! Не выйдет у тебя большой паутины! Третья попытка… Король, сам того не заметив, приподнялся и смотрел уже на паучка внимательно-внимательно. Сорвался! Все? Паук сдался? Четвертая попытка… Почему-то королю Роберту вдруг очень захотелось, чтобы паук укрепился на балке. Сорвался! Пятая попытка… Ну же! Упал… Шестая попытка! Шестая! Шесть больших сражений король Роберт проиграл королю Эдварду. Седьмая попытка! Получилось! Натянулась незримая нить, паучок заскользил между балками, продолжая свой труд».

«А седьмой вышел – Баннокберн!»

«Не спеши, Роман. Ведь рассказываю я. До Баннокберна еще далеко. Пока что король Роберт сказал, обращаясь к паучку: „Спасибо тебе за урок, малая тварь“. И рука его легла на рукоять меча».

«А тут бегут и кричат – корабль! Корабль!!»

«Нелли, ты-то не кричи, пожалуйста. Мы в доме, а в домах так себя не ведут. Но ты права – королю сообщили, что показались паруса корабля. „Вот пусть на нем и плывет, кто хочет“, к удивлению людей сказал странный рыцарь и пошел седлать своего коня».

«И победил!»

«Еще многие труды отделяли Роберта Брюса от победы. Но решимость вернулась к нему. Ты ведь помнишь, Роман, что нам нельзя убивать и обижать пауков?»

«А мне?!»

Было ужасно обидно. В крови Романа есть крошечная капелька крови Роберта Брюса – а у меня нету. И даже Проклятому Брюсову Племяннику я не правнучка.

«Ну, ты тоже не обижай пауков, Нелли. Пауки ведь не виноваты, что их все боятся».

«Я не боюсь!»

«И я не боюсь!»

Мы боялись, конечно. Но нарочно брали страшненьких малюток на руки, лишь бы только доказать себе, что пауки нам даже нравятся. Ну, конечно, нравятся. Странное обаяние Наташиной личности – оно окутывало нас с младенчества.

Об этом ли вспоминала я, торопливо переодеваясь, запирая дверь, сбегая по лестнице вниз? Затруднюсь ответить. В голове, как в калейдоскопе, крутились какие-то мысли и картинки, а вращала калейдоскоп странная тревога. Наташа попросила ее встретить? Что из того? Быть может, ей захотелось прогуляться. А голоса то телефону всегда звучат иначе, чем в жизни. Пустое, не из чего беспокоиться.

Я почти бежала.

Вокруг все было привычное, обычное, такое, как всегда. И ложно бель-эпоковская, в чугунных кружевах, будочка выхода из подземки, и разнонаправленное деловитое движение толпы.

Наташи еще не было. Увидеть ее снаружи представлялось легче, но я отчего-то спустилась по ступенькам вниз, к дверям. Народу не так уж густо, я увижу.

Знакомое темно-вишневое летнее пальто сразу бросилось мне в глаза.

Наташа не шла, она словно плыла по воздуху, как бывает во сне. Лицо ее было бледным, почти бесцветным, будто фотографии в газетах.

– Пожалуй, лучше вам будет взять меня под руку, Нелли. Эти ступеньки… Их очень много. Но ах, да… – Она улыбнулась мне – тенью улыбки, зазеркальным ее отражением. – Чуть не забыла… Как раз утром я и забрала в лавочке.

Наташа опустила руку в карман пальто. Ей всегда нравится одежда с глубокими большими карманами.

Luc de Clapiers, marquis de Vauvenargues

Réflexions et Maximes

Белый переплет, издание in octavo, такое удобное для карманов и для дороги. Наташа протягивала книгу мне, улыбаясь этой странной, сновиденной улыбкой.

Даже не поблагодарив, я опустила томик уже в свой карман и подхватила ее под локоть. Мы медленно поднялись по ступеням.

– Может быть – таксомотор? – От «Профессорского уголка» до Наташиного дома десять минут. Но не таким шагом, нет.

– Не стоит. Он слишком… качает.

За всю дорогу мы больше не обменялись ни словом. Я больше ни о чем не гадала и ни о чем не тревожилась. Единственно важным сделалось одно – правильно подстроить шаг под ее шаги, под ритм ее дыхания, заранее угадать все ступеньки, все бордюры.

Через тысячу лет мы поднялись в квартиру.

– Нелли. – Наташа, которой я помогла освободиться от пальто и уличных туфель, опустилась в свое любимое, с зеленой обивкой, чиппендейловское кресло. – Вам придется меня ненадолго оставить. Но не тревожьтесь, я ведь уже дома. Спуститесь в табачный бар. Купите, пожалуйста, папиросы. Нет, ваши мятные сигаретки не годятся. Да, я знаю… Знаю, что у вас в сумочке они есть. Но мне нужны папиросы. Лучше всего «Ира».

Наташа, насколько я знаю, не курит с девятнадцати лет. Собственно, курила она только несколько месяцев в жизни – в тундре, где табачный дым был единственным спасением от мошки.

Было так странно (я примчалась назад минут через семь, сжимая в руке продолговатую коробочку с декадентским завитком) видеть ее с папиросой в руке. Наташа поднесла папиросу к губам, глубоко, очень глубоко затянулась.

Выражение ее глаз сделалось не в такой мере отсутствующим. До этого, хотя она и говорила со мной, мне не казалось, что она видит меня.