Побѣдители

Мы признаться в том должны,
Макс и Мориц шалуны,
Чтоб про это знал весь свет,
Здесь приложен их портрет.
Эти скверные мальчишки
Не читают умной книжки,
Ради смеха, шутки ради,
Рвут и пачкают тетради.

Физиономии гадких Макса и Морица в самом деле глядели на нас со страниц, а за ними следовала проиллюстрированная же череда проказ, одна страшней другой, и не менее страшное возмездие: мельник смолол озорников в жерновах, а получившуюся муку склевали гусята. Жутковатая, по сути, книжечка, но дети пугаться любят. А книжка так уютно лежала у Наташи на коленках, покрытых клетчатой тканью ее шотландской юбочки. Тогда Наташа еще носила шотландские юбочки, пальто и береты из шотландки: красно-зеленой, разумеется, шотландки с тонкой белой штриховкой. Позже, став чуть старше, Наташа отстала от этого обыкновения, как от слишком уж показного. Но я помню ее в красно-зеленом, помню и страшную – слово «страшно» так и рифмовалось с Наташей уже тогда! – брошь в виде большого серебряного паука, которой она закалывала воротнички блузок.

Как же любили мы с Романом историю про короля Роберта и паука!

«Наташа! Расскажи еще!!»

Да, в ту пору мы с ней еще были «на ты». С этими обращениями все непросто, успевай примечать, кто из знакомых привержен какому свычаю. Государь Александр III, которого принято считать не самым изысканным из венценосцев, между прочим, стал обращаться к подданным «на вы». А Ник, напротив, воротил манеру Государя Александра II: у него все «на ты» и по фамилии.

У нас в семье бытует «ты». Наташа же тверда в правиле: женщина говорит «ты» только сыну и брату. Не мужу и не отцу, нет. С детьми она переходит «на вы» по достижении двенадцатилетнего возраста.

Но тогда мы с Романом еще вдвоем говорили ей «ты» (впрочем, его, единственного, переучить так и не вышло) и твердили, с двух сторон зарываясь рожицами в колючую шотландку:

«Наташа! Расскажи еще про короля Роберта! Про короля Роберта и паучка!»

«Нет! Это был не паучок! Это был большой-пребольшой паук! Все равно хотите о нем слушать?» – Наташины глаза поблескивали, будто в каждом зрачке горело по черной свечке.

«Ну, так и быть. Много раз король Роберт Брюс поднимал войска на грозного Эдварда Первого. И много раз бывал им разбит на голову. Ведь не зря же короля Эдварда прозвали Молотом Шотландцев».

«Malleus scottorum!» – тут же вмешивался в повествование Роман.

«Да-да, так его и звали. И вот, после одной из битв, король Роберт совсем пал духом. Сколько молодых благородных шотландцев, увлеченных им на битву, теперь лежали на полях бездыханными и порубленными, и вороны выклевывали им глаза! Их матери, их жены, их невесты рыдают, но жертвы напрасны! Он, их король, не привел шотландцев к победе. Что делать? Вновь собирать войска? Вновь идти на англичан? И вновь быть битым? Скитаться по лесам, радуясь ночлегу в убогой хижине дровосека? Нет, хватит шотландской крови! Брошу все, решил король. Отправлюсь в Святую Землю – смиренным паломником, молить прощения за всех, кого вывел на поля бесславной брани».

«А кто бранился?» – переспрашивала я.

Наташа смеялась. Она всегда заставляла нас стоять немножко на цыпочках – как в мыслях, так и в морали. «Неважно, понял ли ребенок. Ребенка главное заклясть», объясняла она вслед за Мариной Цветаевой, когда я уже выросла.

«Шотландцы с англичанами бранились не словами, а мечами».

«Король не должен отчаиваться!» – возмущался Роман.

«Король тоже живой человек. И вот, король Роберт достиг маленькой гавани, и остался там ожидать корабля, что шел бы в Святую Землю. Но в те времена суда не ходили по расписанию, как наши. Мало кто мог заранее сказать, в какой день ему удастся сесть на корабль, идущий в нужном направлении. И вот король Роберт, под видом простого рыцаря, остановился в домишке прибрежных жителей. Но долго не шел корабль. Ожидание томило короля. Полон печали, часами лежал он в убогом доме на лавке, ничего не делая. Это называется „депрессия“, Нелли. Впрочем, неважно. И однажды король заметил кого?»

«Паука!»

«Паучка!»