Первая печать

Взгляд у него отрешенный, устремленный в пустоту, лицо каменное, если не считать того, что уголок рта слабо подрагивает, – это единственный признак боли, мгновенно понимает Ванда, сильнейшей боли, которая закупорена внутри него, как уксусная эссенция в бутылке. Крови нет, только черный разрез, успевающий полностью зарасти к тому моменту, когда клинок оказывается на максимальном расстоянии от бледной кожи.

А чуть выше разреза – ключ-кольцо на шнурке. Точнее – Ванда успевает это понять, прежде чем с криком и в холодном поту просыпается в собственной постели, – оплавленный комочек золотистого металла, в котором несведущий зритель никогда в жизни не признал бы ключ-кольцо.

* * *

Северо просыпается ранним утром, и вчерашние события наваливаются на него, словно гранитная плита, упавшая на грудь. Сегодня, понимает он, случится что-то очень важное. Или остров будет спасен, или они погибнут.

Островитяне собираются в гостиной. Вид у всех помятый, встревоженный; у Ванды такие темные круги под глазами, словно она вовсе не ложилась спать. Бодрым и даже в какой-то степени веселым выглядит только грешник, и его золотые глаза, как внезапно кажется Северо, поблескивают слегка безумным энтузиазмом. Он предлагает немедленно взяться за дело, не тратя времени на завтрак. По его словам, со всей подготовкой понадобится самое большее полтора часа. Поскольку от волнения у всех кусок в горло не идет, они соглашаются.

Накануне, после происшествия на чердаке и незадолго до того, как все разбрелись по углам, они рассказали грешнику о неудаче с зеркалами. Он не расстроился и не удивился – словно ждал именно такого поворота. Сказал, что есть один способ, позволяющий справиться без зеркал, просто с ними было бы намного легче.

И вот теперь он объясняет, что надо делать. Под руководством гостя островитяне обходят первый этаж и вынимают стекла из окон – там, где они еще остались. Сперва грешник золотым пальцем рисует невидимый знак, стекло покрывается рябью, словно пруд в ветреный день, издает тихий мелодичный звон; после чего оно падает прямиком на подставленные ладони кого-то из островитян, ложится плавно и нежно, явно не с той скоростью, каковая полагалась бы ему, если бы все происходило естественным путем. Действуя парами, они уносят добычу в движительную, где дежурит Типперен Тай – следит, чтобы стекла установили в заранее определенных и подготовленных грешником местах. Непонятно, как именно он их подготовил – тоже что-то нарисовал без кисти и чернил, – но, если все сделать правильно, стекло остается парить над каменным полом, и с каждым новым возвращением в подземную комнату Северо замечает, как импровизированные зеркала все больше наливаются ртутным блеском.

От волнения сердце норовит выскочить из груди.

Наконец последнее стекло переселяется в движительную, и островитяне маленькой толпой собираются у входа – кто внутри, кто снаружи, в коридоре, – с нетерпением ожидая дальнейших указаний или действий грешника. Он некоторое время изучает результат: ходит туда-сюда по лабиринту со стенками из тонких плоскостей, где тут и там висят «зеркала», что-то трогает золотой рукой, бормочет себе под нос, чешет затылок. По бледной, похожей на маску физиономии невозможно понять, о чем он думает. Испытывает ли страх? Беспокойство? Сомнения? Типперен Тай стоит поодаль и наблюдает с таким же каменным лицом.

Внезапно грешник поворачивается, быстрым шагом идет к выходу – островитяне боязливо расступаются перед ним – и уже в коридоре нетерпеливо взмахивает рукой из плоти и крови:

– Северо, идем со мной! Ты поможешь. Остальные – ждите здесь.

«В чем?» – хочет спросить бывший илинит, но вместо этого послушно семенит за грешником, словно за патриархом в лесной обители. Мысли от растерянности так и мечутся туда-сюда, совершенно неуправляемые, и лишь наверху, на самой посадочной площадке, Северо понимает, куда и зачем они идут.

Махолет стоит там же, где грешник его посадил; правое крыло прижато, левое устало опущено, стекла кабины затянуты молочным туманом. Иссиня-черный с проблесками бирюзы корпус живой машины на фоне блеклых туч выглядит таким резким и отчетливым, что у Северо выступают слезы на глазах. Он останавливается на безопасном расстоянии, не понимая, что должен делать, а Теймар Парцелл и не спешит с инструкциями. Подходит со стороны сложенного крыла, утыкается лбом в пернатый бок и что-то невнятно говорит, как кажется Северо, виноватым тоном. Проходит минута, другая – и вот махолет шевелится, смещает центр тяжести назад, раздвинув лапы, оканчивающиеся колесиками, и приподнимает переднюю часть брюха. По ней пробегает бирюзовая молния, от которой Северо с тихим воплем отскакивает, а потом…

Две изогнутые пластины корпуса приподнимаются и распахиваются, обнажая содержимое.