Первая печать

Только теперь Северо замечает, что все до единой неубранные тарелки на обеденном столе аккуратно расколоты – или разрезаны? – на десять одинаковых частей. Но… кто принес их обратно из кухни? Северо совершенно точно помнит, как они с Толстяком убрали со стола и вымыли посуду. Это какой-то дурацкий розыгрыш! И кому только пришло в голову устроить такое?!

Он смотрит на Толстяка – тот пожимает плечами и ничего не говорит.

Но неужели Ванда из-за этого расстроилась? Нет, явно произошла какая-то другая неприятность – роковой листок ветром принесло на ветхий мост ее выдержки, и он рухнул. Пока Северо подыскивает нужные слова, чтобы успокоить подругу – и успокоиться самому, – в коридоре позади него раздаются шаги. Обернувшись, он видит Котенка, который должен помогать Типперену Таю в башне.

– Что-нибудь случилось? – спрашивает Северо вопреки собственной воле и хмурится: вновь подступают противоречивые воспоминания о библиотеке и пробуждается тревога. Ему кажется, что вот-вот произойдет нечто по-настоящему ужасное. Но отступать некуда. – Ты видел что-нибудь необычное?

Ванда останавливается и устремляет на Котенка пристальный взгляд, полный странной надежды. Ей хочется, понимает Северо, получить весточку от их опекуна и тем самым убедить себя, что все идет по плану.

– Вот еще… – ворчит Котенок, явно расстроенный, и входит в гостиную. – Что я мог увидеть на лестнице? Торчал там как заноза в заднице. Он меня не пустил внутрь – сказал, что сам справится. Ну, я ждал… вдруг передумает… замерз на сквозняке и вот, пришел. А вы почему здесь? Уже все сделали?

– Да, и в самом деле, – слышится новый голос. Северо крутится на месте словно волчок: Теймар Парцелл идет по коридору с противоположной стороны, за ним, как тень, виднеется Молчун. – Вы уже справились с моим поручением? Похвально, если так.

Они растерянно переглядываются; никто не хочет говорить первым. Покосившись на Теймара, Северо понимает, что это и не нужно – грешник криво улыбается, явно понимая не хуже собравшихся, что уборка, достаточно простая вещь, с какой стороны ни взглянешь, пошла наперекосяк.

Что же с ними случилось?

Вдруг этот золотоглазый все подстроил?

Почему так трудно избавиться от ощущения, что он заранее знал, как бесславно завершится их миссия по приведению того, что внизу, в соответствие с тем, что вверху? Знал, что дьюс острова окажется невосприимчив к порядку… и отомстит за попытки его перевоспитать?

Все потому, что Типперен Тай, владелец ключ-кольца, им не помог.

«А где же он?..»

Но вместо этого Северо задает совсем другой вопрос.

– А где Свистун? – спрашивает он, и миг спустя с чердака раздается вопль.

* * *

Они стоят вокруг него, растерянные и сбитые с толку, и внутри у них черным-черно от страха, потому что случилось нечто непредвиденное, не вписанное ни в какие книги и летописи, необъяснимое, поэтому вдвойне пугающее, и даже гость, который немало повидал, глядит опасливо на темно-зеленые гибкие побеги, проникшие сквозь дыру в крыше, на то, что они оплетают, как будто ждет, что из какой-нибудь дыры, из потаенного уголка выползет гибкое чешуйчатое тело, текучее и неудержимое, словно горная река, и зашипит ядовито на тех, кто явился сюда, потревожив могильный покой.

На чердаке пахнет вечностью.

Откуда он взялся, говорит кто-то. Когда мы в последний раз сюда поднимались?

Месяц назад… или два… нет, четыре…

Мы принесли сломанные кресла из библиотеки.

…стул, на котором любил качаться Котенок. Помните, как он его сломал? Только это было год… или два… или полгода…

Не помню.

И я тоже не помню…

Жалобный голос: я хотел убрать плющ. Я думал, это будет правильно. Потянул за одну плеть, приподнял, а внутри – это.

Не «это», тихо исправляет гость. Он когда-то был человеком. Он был как… мы.

Давайте уйдем.

Мне страшно.

А что с ним делать?

…уйдем… я боюсь… пожалуйста, давайте…

Где Типперен, почему его нет?

Выходит, все это время нас было десять.

В промежутке между двумя мгновениями они исчезают – все исчезает, кроме плюща и костей, которые покоятся внутри пышных зарослей, словно в колыбели, уютной колыбели, от одного взгляда на которую глаза начинают слипаться. Внутри оголенной грудной клетки что-то смутно белеет на месте сердца – это сложенный вчетверо лист с неровным краем, вырванный из книги или тетради; на нем что-то нарисовано, что-то написано, и он трепещет, шуршит, словно на неощутимом ветру. Шур-р-р… шур-р-р…

Она забирается в колыбель из плюща, обнимает того, кто там уже лежит, – обнимает осторожно, чтобы не потревожить его сон, – прижимается к нему и закрывает глаза, но не раньше, чем из них выбегают две змейки, чтобы спрятаться в руинах под костяным сводом.

* * *