Первая печать

Он подошел к двери сарая и увидел слова. Они казались вырезанными ножом, причем достаточно давно, чтобы борозды потемнели, покрылись грязью и даже местами заросли уже мертвым мхом. Никто не заметил – впрочем, ничего удивительного, ведь наставники здесь бывали редко, а остальные ученики в обители не умели ни писать, ни читать.

Что вверху, то…

Поначалу от слов – не этих, любых – Северо всегда становилось больно, словно он-то и был доской, на которой незримая рука вырезала знаки, преследуя неведомую цель. Каждый новый смысл был клеймом, родимым пятном, опухолью, и все-таки он тянулся к этим смыслам, как пьяница к бутылке.

Буквы перекроили его мир, слова – расширили.

Что вверху…

А ведь и в самом деле, какая фраза была первой? Северо замирает посреди библиотеки летающего острова, темной комнаты с полупустыми книжными полками, чье содержимое свалено грудами у дальней стены, где сквозь разбитое двустворчатое окно беспрепятственно проникают внутрь ветер, дождь и снег; там на гниющей бумаге подрастает далеко не первое поколение переливчатой высокой плесени. Что за ерунда! Он помнит, как это случилось: в трапезной, прямо во время ужина, когда братья и сестры смиренно поглощали пищу, а старец Арт тихим голосом пересказывал очередную притчу о подвигах мудрого Илина, который боролся с дьюсами, отказываясь от всякой сложности. Надпись возникла на столе перед Северо, справа от его деревянной миски; она горела золотом, и сидящий рядом брат Лиру не мог ее не увидеть, однако продолжал есть как ни в чем не бывало.

Три слова. Что это были за три слова?

Что…

Северо растерянно потирает лоб, озирается по сторонам – библиотека пуста, но все равно кажется, что на него смотрят из каждого темного закутка, из глубин каждой древней полки, где сырость, грязь и время испортили защитные печати, которые должны были беречь читателей от мощных дьюсов. Он медленно подходит к ближайшей куче мусора, садится на корточки и трогает кончиком пальца растерзанный труп какой-то книги. Соглашаясь на это задание, он не подумал, как будет его выполнять: если в оранжерее или какой-нибудь другой комнате достаточно подмести пол и выкинуть что-нибудь ненужное – вынести во внутренний двор, где они собирались устроить большой костер, – то поступать схожим образом с книгами, пусть даже испорченными, кажется святотатством, которое не искупить и за сотню лет непрерывных молитв. Северо собирает листы в неровную стопку. Даже в сумерках видно, что рукописный текст на верхней странице погублен: часть строчек расплылась, часть сплелась в тугой узел, слегка выступающий над плоскостью бумаги.

Дьюсы отдельных строк слишком слабы, думает он. Им не сбежать.

Пускаться в дальний путь одному – глупая затея.

Из-под наполовину скукожившейся обложки на самом верху кучи мусора торчит уголок листа, который на общем фоне выглядит ослепительно белым. Поддавшись внезапному любопытству и на миг позабыв про грешника, сломанный движитель и прочее, Северо откладывает стопку испорченных страниц так бережно, словно замыслил их восстановить, и тянется к странному листку. Тот мгновенно ныряет под обложку, как испуганный птенчик в гнездо, и бывший илинит, потеряв равновесие, падает лицом на заплесневелые руины.

Которые под ним раскалываются надвое.

Он уже испытал нечто смутно похожее, когда стоял перед отцом и слушал, как тот ровным, безжизненным голосом что-то объясняет про грехи, про присущее человеку стремление отнимать свободу у других, людей и нелюдей, и про наказание. Неотвратимое, неумолимое последствие любого преступления, особенно такого мерзкого, как совершенное Северо.

Не место среди достойных… Душу греховную надлежит отправить туда, где она никому не навредит… Как можно выше и дальше от хрупкого покоя, коий создали в лесной обители, – в мир голого камня и холодных ветров…

В тот раз, конечно, на самом деле пол под ним не треснул, хотя ощущения были именно такие: Северо утратил опору, застыл в невесомости на краткий миг, растянувшийся в бесконечность. Он упал – не в пропасть, а на колени, – и его утащили прочь два дюжих брата, швырнули в узкую комнату без окон, с одной лишь дырой для нечистот в полу, чтобы через неопределенный промежуток времени выволочь наружу и столь же бесцеремонно бросить на телегу, отправляющуюся в горы. Он мало что помнил о том путешествии.

А вот теперь бездна под ногами вполне настоящая, причем она не пуста и никак не связана с небом, которое на самом деле простирается под летающим островом. Словно он только что был на поверхности яйца, и вот скорлупа треснула, открыв взгляду золотой с алыми прожилками желток, пылающую лаву.

Северо в последний момент успевает схватиться за какой-то выступ и повисает на одной руке. В плечо как будто вкручивают раскаленное сверло, но столь близкая смерть творит чудеса с мышцами бывшего илинита. А может, это месяцы тяжелой работы и нескончаемых драк в горной обители дали о себе знать…