Пансион

Самымъ строгимъ, хотя и справедливымъ учителемъ во второмъ класс былъ нмецъ Фреймутъ. Онъ уже замтилъ, что я прилежный ученикъ и обращалъ на меня большое вниманіе, какъ на одного изъ самыхъ слабйшихъ въ нмецкомъ язык. Онъ то и дло вызывалъ меня.

Собственно преподаваніе его заключалось въ трехъ вещахъ: въ выучиваньи наизусть грамматическихъ правилъ по тетради, составленной имъ самимъ, въ выучиваньи наизусть стихотвореній Уланда и, наконецъ, въ такъ называемыхъ «сочиненіяхъ», т. е. письменной передач по-нмецки того, что Фреймутъ разсказывалъ.

Я училъ наизусть очень легко и всегда отвчалъ урокъ безъ запинки. Но эти «сочиненія» въ первое время представляли для меня страшную трудность, такъ какъ я понималъ никакъ не больше четверти изъ того, что разсказывалъ Фреймутъ. Тутъ мн на помощь являлся мой сосдъ и другъ, Алексевъ, мальчикъ неспособный и лнивый вслдствіе болзни, но довольно хорошо знавшій нмецкій языкъ. Онъ передавалъ мн по-русски разсказъ учителя, служилъ мн лексикономъ незнакомыхъ словъ.

Такимъ образомъ я кое-какъ два раза смастерилъ сочиненія. Я изрядно потрудился надъ ними, но они все-же вышли изъ рукъ вонъ плохи, а Фреймутъ, не принявъ во вниманіе трудностей, съ которыми я долженъ былъ бороться, оба раза поставилъ мн по двойк.

Я чувствовалъ, что сдлалъ все, что было въ моей власти, и эти двойки казались мн несправедливостью. Но все-же я съ достаточнымъ спокойствіемъ перенесъ ихъ.

Вотъ въ третій разъ задало сочиненіе. Задано оно было въ пятницу, а въ понедльникъ нужно было подать учителю. Алексевъ объяснилъ мн содержаніе, я выслушалъ и сказалъ:

— Ну ужъ теперь я надюсь, не получу двойки, ужъ я такъ сдлаю, что сочиненіе мое будетъ недурно…

— Кавъ-же ты сдлаешь? — спросилъ Алексевъ.

— А ужъ такъ, я придумалъ!

Мн дйствительно нежданно пришла въ голову блестящая мысль.

Пріхавъ домой въ субботу, я даже почти не обратилъ вниманія на дтей, а весь этотъ день и все воскресенье провелъ въ своей комнат, за работой, выходя только къ завтраку и къ обду. Бабушка нсколько разъ заходила ко мн и видла меня углубленнымъ въ писанье и окруженнымъ книгами.

— Да что-же это ты, Ганёкъ, — говорила она:- неужто у васъ ужъ столько уроковъ? Этого быть не можетъ! Сегодня на двор чудесная погода, и морозъ не великъ, дти собираются кататься… Разв ты не подешь?

— Нтъ, нтъ, — отвчалъ я. — Нтъ, ужъ оставьте меня, я долженъ непремнно кончить! Это очень трудно, но… я долженъ…

Наконецъ, бабушка ршилась меня оставить въ поко. И я продолжалъ работать, не замчая времени, не чувствуя усталости. Вотъ что я придумалъ: прежде всего я написалъ сочиненіе по-русски, обдуманно, обстоятельно и, по возможности, краснорчиво. Затмъ я разложилъ передъ собою нмецкую грамматику и лексиконъ и принялся переводить слово за словомъ. Отыщу вс слова, окончу фразу, а затмъ ищу въ грамматик вс правила, какъ нужно размстить слова. Это было самое трудное. Но въ воскресенье къ обду я кончилъ всю эту работу, красиво переписалъ свое сочиненіе, которое вышло и объемистымъ и обстоятельнымъ. Въ понедльникъ я самоувренно подалъ его Фреймуту, а на другой день ожидалъ торжества своего.

Нмецъ принесъ прочитанныя имъ сочиненія съ выставленными на нихъ отмтками. Голубоглазый нмчикъ Штуббендорфъ, любимчикъ учителя, принялъ отъ него эти тетради и разносилъ ихъ по принадлежности.

Вотъ и у меня въ рукахъ моя тетрадка. Сколько поставилъ Фреймутъ? не двойку-же! Можетъ быть пять, и уже во всякомъ случа не меньше четырехъ…

Съ замираніемъ сердца я развернулъ тетрадь, взглянулъ, и не поврилъ глазамъ своимъ. Подъ трудомъ двухъ вакаціонныхъ дней былъ выведенъ рукою Фреймута огромный нуль.

Какъ нуль?! Да нтъ, этого быть не можетъ!

Но я еще не усплъ придти въ себя, какъ Фреймутъ подозвалъ меня къ каедр и сказалъ, обращаясь ко всему классу:

— На этотъ разъ самое лучшее сочиненіе было мн подано Веригинымъ. Aber ich. habe ihm einen grossen Nul gestellt… Warum? Почему я ему поставилъ большой нуль? Потому что онъ хотлъ обмануть меня. Потому что онъ не самъ написалъ это сочиненіе!

Я почувствовалъ, какъ сердце мое почти перестаетъ биться, какъ весь я холодю, и задрожалъ всмъ тломъ.

— Какъ не самъ?! — крикнулъ я. — Какъ-же вы можете говорить это?.. Это неправда, я самъ написалъ, самъ!

— Ого! — произнесъ нмецъ, и презрительно взглянулъ на меня. — А если самъ, такъ вотъ докажи, возьми млъ, подойди къ доск и пиши, пиши на доск свое сочиненіе…