Пансион

Памятенъ мн еще англичанинъ, мистеръ Джэкоби, по прозванію «козелъ». Онъ, дйствительно, какъ дв капли воды походилъ на козла и совсмъ по козлиному трясъ своей козлиной бородою. Онъ былъ золъ и свирпъ; кром англійскаго языка ни на какомъ не понималъ ни слова и это его, очевидно, особенно раздражало.

Бывало, ходитъ онъ по классу или рекреаціонному залу. Вдругъ ему показалось что-нибудь неподходящее. Накинется онъ на пансіонера, иной разъ ни въ немъ неповиннаго, трясетъ бородою, мотаетъ крутымъ лбомъ — вотъ-вотъ забодаетъ, бормочетъ что-то совсмъ по козлиному… И никакихъ объясненій, никакихъ оправданій — отмтка въ записной книг «пансіонеръ N… безъ обда, безъ ужина, пансіонеръ NN… въ карцеръ, на хлбъ и воду, безъ отпуска». А за что — никто не знаетъ.

Особено армянамъ отъ него доставалось. И вотъ, наконецъ, прошелъ между ними ропотъ. Созрлъ заговоръ; въ заговор этомъ приняли участіе и нсколько великовозрастныхъ русскихъ воспитанниковъ. Я въ то время былъ уже приходящимъ, а потому записываю эту «исторію съ козломъ» со словъ товарищей пансіонеровъ. «Козелъ» дежурилъ въ дортуар «маленькихъ». Въ роковую для него ночь онъ крпко и мирно спалъ, когда на порог дортуара, во всеобщей тишин и полутьм, показались странныя фигуры — въ одномъ бль, босикомъ, съ лицами, обвязанными платками, въ которыхъ были вырзаны три дыры — дв для глазъ и одна для рта. Такихъ фигуръ было около десяти; въ рукахъ у каждой находилось по сапогу. Два-три человка «маленькихъ» проснулись было, по при вид угрожающихъ жестовъ блыхъ фигуръ и при словахъ: «спите и не дышите, мы „Козла“ пришли учить!» — тотчасъ же притихли и только однимъ глазкомъ поглядывали.

Вотъ что они увидли: блыя фигуры, съ удивительной быстротой, окружили кровать «козла» и, прежде чмъ онъ опомнился, сильныя рука воткнули ему въ ротъ платокъ и крпко скрутили ему руки и ноги. Когда онъ оказался въ такомъ положеніи, что не могъ ни шевельнуться, ни крикнуть, ему вырвали нсколько клочковъ изъ бороды и всего его избили сапогами такъ, что онъ, кажется, потерялъ сознаніе. Рано утромъ несчастнаго «козла» увезли въ больницу, и ужъ онъ не возвращался, конечно, въ пансіонъ.

Тиммерманъ сталъ производить слдствіе, однако, изъ этого ничего не вышло. Надо было исключить около десяти пансіоперовъ; но madame Тиммерманъ нашла это слишкомъ невыгоднымъ Никого не исключили, и герои «исторіи съ козломъ» наводили трепетъ на младшіе классы.

Вспоминаются мн и еще другого рода экзекуціи, которыхъ я самъ, лично, былъ свидтелемъ во время моего двухмсячнаго пансіонерства. У насъ въ класс былъ больной мальчикъ, по фамиліи Клеберъ. Видъ его невольно возбуждалъ жалость. Тщедушный, блдный, запуганный; одинъ глазъ у него отчего-то вытекъ, и пустое его отверстіе гноилось. Ко всему этому съ нимъ иногда случалось во время сна то, что у маленькихъ дтей бываетъ самымъ обыкновеннымъ явленіемъ, а у вышедшихъ изъ младенчества указываетъ на крайне болзненное разстройство организма. Конечно, несчастный Клеберъ глубоко страдалъ отъ стыда и, конечно, если-бъ только это было въ его власти, онъ избавился бы отъ своей болзни. Его слдовало лчить серьезно и постоянно, но никто объ этомъ не думалъ. Мало того: Тиммерманы, мужъ и жена, вмст съ надзирателями, ршили, что Клебера надо отучать и наказывать. Наказаніе поручалось самимъ воспитанникамъ.

И вотъ, когда съ бднымъ мальчикомъ случалась бда, рано утромъ, еще до чаю, ему надвали на голову высокій дурацкій колпакъ изъ оберточной бумаги, закутывали его въ грязную простыню, собирали отовсюду щетки и швабры, составляли цлую процессію человкъ въ тридцать, и съ гикомъ и свистомъ водили безвиннаго преступника по всему пансіону, по всмъ дортуарамъ, корридоранъ, классамъ и столовой. Клеберъ шелъ покорный какъ агнецъ, съ несчастнымъ, блдно-зеленоватымъ лицомъ, съ вытекшимъ, гноящимся глазомъ… Я никогда не забуду этого лица, этой закутанной въ мокрую простыню фигуры, всей этой процессіи, на которую спокойно глядли Тиммерманы и надзиратели! Это одна изъ тхъ живыхъ галлюцинацій, одинъ изъ тхъ болзненныхъ бредовъ жизни, при воспоминаніи о которыхъ морозъ подираетъ по кож…

Несмотря на злость нкоторыхъ надзирателей и на частыя наказанія, заключавшіяся, главнымъ образомъ, въ обязательномъ голоданіи, распущенность пансіонеровъ была необыкновенна. Съ утра и до вечера мальчики ругались самымъ отвратительнымъ образомъ. Съ третьяго класса у насъ, по почину нкоего рускаго англичанина Джибсона и его пріятеля Горша, иначе даже не разговаривали между собою, какъ извощичьими словами. Составился громадный лексиконъ такихъ словъ и ихъ варіантовъ, и глупый Джнбсонъ, съ полнымъ сознаніемъ своей талантливости, изощрялся надъ выдумываніемъ самыхъ невроятныхъ, никогда неслыханныхъ гадкихъ словъ. Это былъ своего рода шикъ.