Пансион

Я нсколько пришелъ въ себя; слезы мои остановились; но я не могъ успокоиться. Я переживалъ весь этотъ день, и оставался въ безнадежномъ недоумніи передъ всмъ, съ чмъ познакомился. Бдный Алексевъ, бдный «старичекъ», который скоро умретъ, которому родные не отвчаютъ и совсмъ забыли, покинули въ этомъ холодномъ пансіон, когда докторъ сказалъ, что онъ можетъ жить только въ деревн… За что насъ всхъ такъ мучаютъ, кормятъ такими противными кушаньями, а надзиратели тутъ же дятъ другое, вкусное? Разв ученики не т же люди? А этотъ ужасный мальчишка, такъ накинувшійся на меня! За что? Почему? А злой французъ-надзиратель? Что же будетъ дальше?.. Разв можно такъ жить?..

«Нтъ, завтра прідетъ мама, я ей скажу, скажу все… Я не могу, я самъ умру здсь еще, можетъ быть, раньше Алексева… Я не могу!..»

«Домой… домой… домой…» отчаянно про себя повторялъ я, снова заливался слезами, снова дрожалъ всмъ тломъ, и несчастне меня не могло быть существа на свт…

V

Часы въ сосдней комнат, въ той самой комнат, гд стоялъ скелетъ, о которомъ впрочемъ я теперь не думалъ и даже позабылъ, давно уже пробили полночь, а я все еще не спалъ подъ гнетомъ своихъ мыслей и страданій.

Въ спальн становилось все холодне и холодне. Я ворочался съ боку на бокъ, кутаясь въ одяло. Но это не помогло. Я дрожалъ какъ въ лихорадк.

Пробилъ часъ — сонъ не приходилъ, пробило два. Дермидоновъ громко бредилъ и ругался во сн. Розенкранцъ чихалъ и кашлялъ. Ночникъ зашиплъ и погасъ. Страшная тьма охватила меня, и я уже не зналъ, гд я и что это такое кругомъ.

И вдругъ мн показалось такъ ясно, такъ страшно ясно, что я лежу въ могил, въ холодной и сырой могил. Я не могъ пошевельнуться и уже совсмъ наврно зналъ, что вотъ стоитъ только мн протянуть немного руку — и она дотронется до стнки гроба. Мое сердце то совсмъ почти замирало, то болзненно, мучительно билось… Протянуть руку или нтъ? А что если въ самомъ дл?.. Нтъ, ни за что!.. Нтъ!

Я только дрожалъ и чутко прислушивался.

Но вотъ моя рука будто невольно, будто сама собой высвободилась изъ-подъ одяла, сдлала движеніе — и встртила что-то холодное, страшно холодное. Ужасъ охватилъ меня. Я совсмъ позабылъ, что это стна. Мн казалось, что вотъ сейчасъ я задохнусь. Наконецъ, я нсколько успокоился и почувствовалъ, что лежу на кровати. Я слышалъ только біеніе моего собственнаго сердца, холодный потъ покрывалъ мой лобъ.

Но это что такое? Что-то пискнуло и зашумло, опять пискъ… еще и еще… ближе, ближе!.. Вотъ что-то какъ-будто катится по полу, будто упало у самой кровати и вдругъ быстро шмыгнуло по моимъ ногамъ.

Я вскочилъ какъ сумасшедшій и закричалъ. Никто не услышалъ моего крика, вс крпко спали. Я не зналъ, что длать и, объятый теперь уже исключительно паническимъ страхомъ, закутался съ головою въ одяло и ждалъ, что вотъ-вотъ сейчасъ кто-нибудь въ меня вцпится и задушитъ.

Ко всему этому я внезапно вспомнилъ о близкомъ сосдств скелета. А вслдъ затмъ мн пришла въ голову одна невроятно-нелпая мысль и, несмотря на всю свою нелпость, довела меня до послдней степени ужаса. Мн вдругъ представилось, что въ тюфяк, на которомъ я лежалъ, зашиты «человческія кости». Какъ это могло случиться, зачмъ? Я на этомъ не останавливался, но я ихъ «почти чувствовалъ» подъ собою. Мн хотлось встать и бжать; но, вдь, за предлами кровати было еще страшне…

Вдь, ужъ конечно, только что спущу я ногу, и ее непремнно схватятъ, а если и не схватятъ, то она дотронется до чего-нибудь «такого», я не зналъ до чего, но зналъ, что ужасне этого «чего-то» ничего и не можетъ быть на свт…

Наконецъ, вс мои мысли, весь ужасъ вдругъ какъ-будто сразу оборвались, все застилалось туманомъ, туманъ разростался… все исчезло…

Я заснулъ.

«Дзинь!.. дзинь!.. дири-дири-дзинь!..» ближе, ближе, почти подъ самымъ ухомъ.

«Что это такое? Что?!

Я проснулся и приподнялъ свою тяжелую голову съ подушки ничего не понимая. Заспанный, грязный лакей ставилъ заженную лампу на столъ. Дсрмидоновъ потягивался на своей кровати, звалъ во весь ротъ и ругался. Розенкранцъ, Ворконскій и Антиповъ уже сидли и одвались.

— Что это? что?! — отчаянно спрашивалъ я.

— Что это? что! — передразнилъ меня Дермидоновъ. А то вотъ, что пора вставать, шесть часовъ… Ты, небось, думаешь, душа моя, что теб позволятъ до десяти часовъ валяться… какъ же!

И вроятно для того, чтобы себя самого хорошенько разгулять, онъ соскочилъ съ кровати и, шлепая по полу босыми ногами, подбжалъ ко мн и сдернулъ съ меня одяло. Я машинально, все еще ничего не понимая, кое-какъ одлся. Голова моя была будто налита свинцомъ, вки едва поднимались, во всхъ членахъ чувствовалась слабость и разбитость.

„Гд же умываться?“ вдругъ сообразилъ я и спросилъ объ этомъ проходившаго мимо меня Антипова.

— А вотъ пойдемъ, бери свое полотенце, гд оно у тебя? Пойдемъ…

Полотенце оказалось на маленькомъ столик возл кровати

Я взялъ его и поспшилъ за Антиповымъ. Мы шли или, врне, бжали по холоднымъ корридорамъ. Наконецъ, дверь отворилась и мы очутились въ длинной узенькой комнат, гд по стнамъ, одинъ возл другого, стояли умывальники.