Итак, подтверждается все то, что мы предположили изначально: тенденциозная острота располагает иными источниками удовольствия, нежели безобидная, при которой все удовольствие так или иначе связано с техникой. Мы можем снова подчеркнуть, что при тенденциозной остроте наше восприятие не в состоянии осознать, какую часть удовольствия мы получаем от техники остроты, а какую – от ее направленности. То есть, строго говоря, мы не знаем, над чем смеемся. В скабрезных остротах мы подвержены яркому обману суждения о «доброкачественности» остроты, поскольку зависим от соблюдения формальных условий. Техника таких острот нередко скудная, зато смехотворящее их влияние огромно.
Теперь исследуем, играет ли шутка ту же самую роль при враждебных намерениях.
С самого начала мы наталкиваемся здесь на те же условия. Враждебные побуждения против ближних подвержены, с детства индивидуума и с детских времен человеческой культуры, тем же ограничениям, тому же поступательному вытеснению, что и наши сексуальные стремления. Мы еще не дошли до того, чтобы возлюбить врагов или подставить им левую щеку после удара по правой. Все моральные предписания в области ограничения деятельной ненависти и поныне несут явные признаки того, что первоначально они предназначались для небольшой общины соплеменников. Поскольку все мы ощущаем себя принадлежащими к одному народу, то позволяем себе не принимать во внимание большинство этих ограничений применительно к чужим народам. Но внутри собственного круга мы все же кое-чего добились в сдерживании враждебных побуждений, как емко выразил это Лихтенберг: «Где теперь извиняются, там прежде давали пощечину». Насильственная враждебность, запрещенная законом, сменилась бранью. Лучшее признание обуздания человеческих побуждений все больше лишает нас способности сердиться на ближнего, вставшего у нас на пути, благодаря постоянному следованию принципу «Tout comprendre c’est tout pardonner[104]». В детстве мы одарены сильной склонностью к враждебности, однако позже высшая личная культура учит нас, что браниться нехорошо, и даже там, где схватка допускается обществом, число приемов, которые нельзя в ней применять, чрезвычайно велико. С тех пор как нам пришлось отказаться от выражения враждебности при помощи действия (чему препятствует и беспристрастное третье лицо, в интересах которого сохраняется личная безопасность), мы создали, как и при сексуальной агрессивности, новую технику оскорблений, которая имеет целью завербовать это третье лицо против нашего врага. Принижая врага, выставляя его мелким, презренным, комическим, мы творим окольный путь для наслаждения победой над ним. Наслаждение подтверждает своим смехом третье лицо, не приложившее никаких усилий к этой победе.
Итак, мы подготовлены к тому, чтобы признать роль остроумия при враждебной агрессивности. Шутка позволяет нам использовать все то смешное, что есть в нашем враге и что мы не смеем или сознательно не хотим отметить вслух. Так шутка обходит ограничения и открывает источники удовольствия, считавшиеся недоступными. Далее она подкупает слушателя тем, что доставляет ему удовольствие, не производя строжайшего испытания нашей пристрастности. Мы и сами поступаем порой так же, подкупленные безобидной шуткой, переоценивая содержание остроумного предложения. Есть меткое расхожее выражение по этому поводу: «Насмешники привлекают на свою сторону» (die Lacher auf seine Seite ziehen).