Особое назначение

Женька растерянно смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом, и медленно пошел к дому Стрельцова.

Ночное дежурство в домовой охране начиналось позже, и парадное было открыто, но в подъезде уже стоял табурет и лежала толстая доска, которая служила засовом.

Женька поднялся на третий этаж и взялся за медную шишечку колокольчика, когда увидел, что дверь полуоткрыта. Он удивился и вошел. В коридоре было темно, только в распахнутых настежь дверях кабинета красновато светилась дверца печки. Женька ощупью прошел туда и вгляделся в полумрак.

— Петр Никодимович!

— А?!. Что? — Стрельцов вскочил с раскладушки, запутался в упавшем пледе, с трудом удержался на ногах и с испугом смотрел в темноту: — Кто?! Кто здесь?

— Это я, Петр Никодимович, — шагнул в комнату Женька. — Горовский.

— А!.. — вытер пот со лба Стрельцов. — Вы что, завели отмычку?

— Дверь была не закрыта.

— Не может быть!

Стрельцов уже в коридоре сообразил, что дверь не закрыла за собой Лена, потрогал щеку и поморщился от отвращения к самому себе. Задвинул тяжелые засовы, вернулся в кабинет, вывернул фитиль у лампы и, сев на раскладушку, потянулся к бутылке.

— Хотите коньяку?

— Я не пью, — присел на краешек дивана Женька.

— И совершенно напрасно! — Стрельцов плеснул в фужер из бутылки, выпил и пожевал хлеба. — Непьющий поэт — это несерьезно!

Женька вежливо улыбнулся и сказал:

— А у них опять начал выходить журнал.

— У кого это «у них»?

— У комсомольцев... — Женька вынул из-за обшлага шинели свернутый в трубку журнал: — Вот... Бумага, правда, неважная... Но даже стихи есть!

— Да? — поднял брови Стрельцов и пообещал: — У нас будет свой журнал, Женя. И на отличной бумаге! Какую вы предпочитаете? Меловую? Веленевую? С золотым обрезом? С серебряным?..

— Вы всё шутите... — вздохнул Женька. — А ведь вам совсем не весело, я знаю.

— Какие еще великие истины вам открылись? — вяло поинтересовался Стрельцов.

— Не надо, Петр Никодимович! — вскочил Женька. — Почему вы стараетесь не замечать того, что происходит? Нас становится все меньше и меньше... Нужно искать новые пути! И вы сумеете их найти... Я знаю, я верю... Вы бескорыстно преданы нашему делу. Ведь я не ошибся в вас? Почему вы не отвечаете, Петр Никодимович?

Стрельцов закрыл лицо ладонями и почувствовал, что пальцы его мокры от слез. «Слишком много выпил!» — уговаривал он себя, не желая признаваться, что этот мальчишка подслушал его недавние мысли. Его тронула эта детская преданность и наивная вера в его силы, которая превратится в такую же пылкую ненависть, узнай этот мальчик хоть сотую долю того, что с ним сейчас стало.

Стрельцов незаметно вытер глаза, подошел к роялю, взял из груды хрусталя рюмку и налил себе и Горовскому.

— У вас благородное сердце, Женя. Выпьем!

— Но, Петр Никодимович... — пытался отказаться Горовский.

— Выпьем за юность и за новые пути!

Он поднял свой фужер и залпом выпил.

Женька хотел сделать то же самое, поперхнулся, закашлялся, с трудом отдышался и отставил недопитую рюмку.

— Не смущайтесь, Женечка! Все так начинали.

К Стрельцову вернулось хорошее настроение, и, забыв обо всем, сам вдруг поверив в то, о чем говорит, увлекаясь и жестикулируя, он зашагал по комнате:

— Мы создадим партию, Женя! Партию молодежи. Свободной, гордой и независимой! Самую сильную партию. К нам будут проситься комсомольцы, и мы их примем, но не всех. Не всех, Женя! Это будет партия избранных!

— Неужели это возможно, Петр Никодимович? — У Женьки заблестели глаза.

— Возможно! — энергично тряхнул шевелюрой Стрельцов. — Вся молодежь пойдет за нами.

— Вот, вот!.. Я как раз думал об этом! — опять вскочил с дивана Женька. — Именно вся! Я даже сочинил воззвание... в стихах.

— Ну-ну... — подбодрил его Стрельцов. — Интересно!

— Сейчас вспомню... — заволновался Женька. — Сейчас... Вот! Горячая юность, к тебе наше слово, полет дерзновенной и смелой мечты... Как же дальше? К тебе мы взываем... Нет! К тебе призываем... Я сейчас вспомню! Надо записать начало. Можно, Петр Никодимович?

— Ради бога! Бумага и чернила на столе.

Стрельцов широким жестом показал на письменный стол, увидел вдруг темные окна и схватился за голову:

— Ах, черт возьми!..

— Что случилось? — Женька уже устраивался в кресле письменным столом.

— Пишите, пишите... — отмахнулся Стрельцов и задумался, потирая ладонью лоб. — Откройте-ка ящик, там должна быть свеча... Нашли?

— Пожалуйста. — Женька протянул ему оплывший огарок.

— Все гениальные поэты творили при свечах! — сказал Стрельцов и загремел спичками. — Вот так... А лампу я у вас забираю. Нет возражений?

— Ну, что вы! — заулыбался Женька и еще ниже склонился над листом бумаги.

Стрельцов взял лампу и прошел в столовую. Постоял у окна и вернулся обратно в кабинет.

— Как пишется?

— Вот! — Женька встал и с выражением прочел:

Горячая юность, к тебе наше слово,
Полет дерзновенной и смелой мечты,
К тебе обращаемся снова и снова —
Во имя Свободы на все ты готова,
Любые преграды сметаешь лишь ты!..