Особое назначение

— Нет! — бросился к ней Стрельцов. — Нет, нет!.. Не оставляйте меня одного!

— Что с вами? — всмотрелась в его лицо Лена. — Вы больны, Петр Никодимович?

— Так... Ерунда... — взял себя в руки Стрельцов. — Голова немного... О чем вы хотели говорить? Садитесь!

Стрельцов скинул с дивана часть книг, усадил Лену и встал напротив, обхватив плечи руками.

— Я вас слушаю.

— Боюсь, что вы мне не скажете правды... — покачала головой Лена.

— Почему же? — размашисто откинул со лба волосы Стрельцов.

— Так... — Лена помолчала и спросила: — Против кого и за что мы боремся, Петр Никодимович? С кем мы?

— Вы со мной! — ушел от ответа Стрельцов.

— Перестаньте! — поднялась с дивана Лена. — Неужели вы не понимаете, как это важно для всех нас?

— Ах, Леночка! — загрустил вдруг Стрельцов. — У вас так было развито чувство прекрасного и вдруг... К чему это все? Будьте выше.

— Мы хотим найти свое место в борьбе за новую жизнь, что может быть выше? — прижала руки к груди Лена. — А вы принимаете нас за слепых щенков, которым все равно, куда их ткнут носом! Или вы заблуждаетесь, или...

— Договаривайте, — деланно улыбнулся Стрельцов.

— Или делаете это умышленно. Тогда это подлость! — Лена в упор смотрела на Стрельцова. — Почему вы молчите?

— Любуюсь вами, — галантно поклонился Стрельцов. — Вам всегда нужно быть такой злой, Леночка!

Лена повернулась и пошла к дверям, но Стрельцов опередил ее и встал на пороге, широко раскинув руки.

— Не покидайте меня! — сказал он и покачнулся.

— Вы пьяны, Петр Никодимович?!.

Лена только сейчас увидела его воспаленные глаза, помятое лицо, дрожащие руки. Ей стало стыдно, что она не заметила этого раньше и говорила о том, что казалось ей самым важным, самым необходимым в жизни. Она смотрела на Стрельцова с ужасом и отвращением, и он видел это, но не хотел понимать или понимал, но ему уже все было безразлично.

— Что вы на меня так смотрите? — Стрельцов все еще стоял в дверях и обеими руками держался за притолоку. — Ну да, я пьян. Я не апостол Петр, черт возьми! Я обыкновенный грешник, как все смертные.

Он схватил Лену за руки и, то отпуская ее, то опять притягивая к себе, заговорил, близко заглядывая ей в глаза и пугаясь собственной откровенности:

— Да, да! Я могу быть мучеником великой идеи, могу пожертвовать собой ради долга, но это там, там, на глазах у всех! А мои грехи — мое сокровенное, и никому до них нет никакого дела. Я тоже имею право тосковать и пить вино, влюбляться, целовать красивых девушек. Таких, как вы, Лена!

Он обхватил ее за плечи, запрокинул голову и поцеловал в губы. Лена вырвалась и стояла перед ним бледная, с красными пятнами на щеках.

— Вы... Вы... — пыталась она что-то сказать, но губы у нее дрожали, в горле встал комок, который никак было не проглотить. Она вынула из кармана платок, с ожесточением оттерла губы, сунула платок обратно в карман, неумело размахнулась и ударила Стрельцова по щеке.

Постояла, закрыв лицо руками, и вышла из комнаты.

Стрельцов потер щеку, долго рассматривал свою ладонь, словно отыскивая на ней следы пощечины, потом пьяно продекламировал:

Печальный рыцарь, гордость всей Ламанчи,
Сражен рукой прекрасной Дульцинеи!..

Тряхнул головой и с тоской сказал:

— Чепуха какая, господи!..

Кинулся ничком на раскладушку и, потянув к себе плед, закрылся им с головой, будто прятался от кого-то...

Женька Горовский стоял на углу и смотрел, как мимо него, стуча сапогами по булыжной мостовой, проходит отряд вооруженных рабочих. Их вел усатый матрос, в бушлате, с деревянной коробкой маузера на длинном ремне.

Сегодня город казался Женьке особенно тревожным. Несколько раз его обгоняли грузовики, на бортах которых сидели люди с винтовками, а в кузове что-то тряслось и позвякивало. В одном Женька увидел наваленные кучей гранаты и пулемет, лежащий почему-то кверху колесами. Попадались ему и грузовики со штатскими, которых везли куда-то под охраной. Все это было непонятно и вызывало тревогу. И то, как сейчас мимо него прошли эти вооруженные рабочие, молча и торопливо, тоже было тревожным!

Женька сворачивал за угол, когда увидел идущую навстречу Лену. Она шла опустив голову, в руке у нее был зажат скомканный платок, которым она вытирала то глаза, то почему-то губы. Лена прошла бы мимо, если бы Женька не окликнул ее. Она остановилась, посмотрела на Женьку покрасневшими от слез глазами и отвернулась.

— Ты что? — забеспокоился Женька. — Плакала?

— С чего ты взял? — пожала плечами Лена.

— Глаза красные, — сказал Женька.

— Ветер... — Лена подняла воротник пальто. — Ты куда?

— К Стрельцову. А ты?

— Домой.

— Что-нибудь случилось? — робко спросил Женька.

— Ровным счетом ничего, — как-то слишком спокойно ответила Лена и двинулась дальше.

Женька догнал ее и пошел рядом, заглядывая ей в лицо, но Лена отворачивалась и еще выше подняла воротник, потом остановилась и сказала:

— Иди куда шел. Я дойду одна.

— Но почему? — заволновался Женька.

— Иди, Женя, — твердо сказала Лена и пошла вперед.