Особое назначение

— Что ты! — засмеялся Зайченко. — Где ты второго такого возьмешь? Днем с огнем не отыщешь!

— А мы в основном по ночам ищем, — весело сказал Лацис и опять подмигнул Степану. — Подойдет!

— На ваше усмотрение, — сухо сказал Алексей Алексеевич, но Степан заметил, что глаза у него смеются. — Действуйте!

Когда все вышли из комнаты, Алексей Алексеевич сложил бумаги в сейф, оставив на столе только листок с шифровкой, подвинул поближе лампу и долго протирал очки, откинувшись на спинку стула.

Нити заговора вели в штабы, где засели военспецы из белых офицеров. Поступили тревожные сообщения с фортов Кронштадта. А Юденич рвался к городу!..

VII

С наступлением осени холод гнал зажиточных владельцев квартир из одной комнаты в другую, пока они не обосновывались в самой маленькой, куда сносили все необходимые вещи и ставили буржуйку. Круглая железная печка с изогнутой коленчатой трубой, выходящей в форточку, была спасением. За нее отдавали полмешка муки или лисью шубу, ублажали ее с трудом добытыми сосновыми чурками и коротали долгие осенние вечера у раскаленных от жара боков.

Стрельцов перебрался в кабинет, перетащив туда из других комнат все, что можно было сбыть на толкучке, а буржуйку топил преимущественно книгами из дядюшкиной библиотеки, кучей свалив их на диване. Спал он на дачной раскладушке среди стоящих на полу фарфоровых китайских ваз и составленного на рояле хрусталя.

Под раскладушкой стоял ящик с бутылками вина, а на круглом столике красного дерева лежала разодранная вобла и обломанная краюха хлеба. Стрельцов пил всю последнюю неделю, и пил один, чего раньше никогда не делал. Из дома ему было приказано не выходить и ждать прихода неизвестных ему людей, которых он должен впустить по паролю. Людей этих он заранее боялся, но протестовать не смел и целыми днями валялся на раскладушке или сидел у буржуйки, потягивая вино. Он не брился, оброс неопрятной белесой щетиной и потерял счет времени. За окном уже стемнело, но лампу Стрельцов не зажигал, сидел, кутаясь в клетчатый плед, не глядя брал из кучи книг первую попавшуюся и кидал ее в открытую дверцу печки. Долго смотрел, как язычки пламени лижут страницы и они желтеют, сворачиваются и вспыхивают разом, чтобы тут же почернеть и рассыпаться. Потом тянулся за бутылкой, наливал коньяк в хрустальный фужер и плескал в рот так же безучастно, как кидал в печку книги. И так же ждал, когда разольется внутри блаженное тепло и бездумной и легкой станет голова. Ему казалось, что не пьянеет, хотя он давно разговаривал вслух сам с собой.

— Коньяк под воблу! Прелестно.

Стрельцов тяжело поднялся с раскладушки и, расплескивая коньяк, поднял фужер:

— За поруганную мою мечту! Растоптали хрустальную коваными сапожищами. Мечтал российский интеллигент Петр Стрельцов быть апостолом юношества, а стал холуем. Так сему и быть!

Он крупными глотками выпил коньяк, опустился на раскладушку, поставил фужер на пол, отщипнул от краюхи и нехотя пожевал. Потом взял с дивана книгу, выдрал из коленкорового переплета, кинул в печку и сел, обхватив голову руками.

У входной двери зазвонил колокольчик. Стрельцов поднял голову и прислушался. В колокольчик зазвонили еще раз, сильнее.

— Кого это несет с парадного хода? — сам себя спросил Стрельцов, но с места не двинулся.

В дверь позвонили настойчивей.

— Черт бы вас побрал! — выругался Стрельцов и встал. Пошатываясь, вышел в коридор, постоял у двери и спросил: — Кто?

— Это я, Петр Никодимович.

— Лена? — удивился Стрельцов.

Он долго шарил руками по двери, отыскивая засовы и цепочку, наконец это ему удалось, и дверь открылась.

— Как у вас темно... — встала на пороге Лена.

— Это после солнца, — сказал Стрельцов.

— Какое солнце? — засмеялась Лена. — Уже вечер.

— Разве? — пробормотал Стрельцов. — Впрочем, это не имеет значения. Давайте руку!

— Я сама, — отстранилась Лена и медленно пошла по коридору.

— Осторожней! — предупредил Стрельцов. — Там у меня черт ногу сломит.

Он прошел вперед, зашуршал спичками, несколько раз выругался, но лампу зажечь все-таки сумел и теперь стоял посреди комнаты и держал ее в высоко поднятой руке.

— Да будет свет! — провозгласил он. — Прошу!

Лена вошла в комнату и с удивлением огляделась.

— Вы открываете антикварный магазин, Петр Никодимович?

— До этого еще не дошло! — с нервным смешком ответил Стрельцев. — В остальных комнатах мерзость и запустение. Не ровен час, нагрянет из Парижа мой драгоценный дядюшка и потребует отчета за свои финтифлюшки!

— Из Парижа? — удивилась Лена. — Его же арестуют!

— Кто?

— Чека.

Стрельцов засмеялся и сказал:

— Могу вас уверить, что, пока существует Чека, встреча двух любящих родственников невозможна!

— Значит?

— Значит, Чека не будет.

— Не понимаю, — наморщила лоб Лена.

— Я шучу, — спохватился Стрельцов. — А вам вообще не стоит думать о такой чепухе. Ведь у вас нет дяди в Париже?

— Нет.

— Ну и прелестно! Давайте лучше выпьем!..

— Не стоит, — покачала головой Лена. — Могу я говорить с вами серьезно?

— Не сегодня... — поморщился Стрельцов.

— Тогда я уйду, — пошла к дверям Лена.