Особое назначение

Красногвардейцы торопливо целовали жен и детей, совали им в руки остатки сухарей и сахара, строились они долго, не очень умело, но парень в фуражке со звездой не торопил, не покрикивал, молча прохаживался вдоль неровного строя и поглядывал на райкомовское крыльцо.

Когда на крыльцо вышел Иван Емельянович Зайченко, шеренга красногвардейцев уже приняла почти воинский вид.

Те, что помоложе, поджимали животы и выпячивали грудь, пожилые стояли вольнее, и бросались в глаза их тяжелые ладони, на которых еще блестела винтовочная смазка.

Зайченко подошел к парню в фуражке со звездой и пожал ему руку.

Потом пошел вдоль строя — то ли проверял оружие и обмундирование, то ли просто прощался перед отправкой. С одним, пышноусым, поздоровался за руку, что-то сказал ему, отчего тот разулыбался и кивнул на стоящую в стороне вместе со всеми женщину в голубом платье и черном вязаном платке. Женщина тянула платок за концы, прикрывая живот, и стеснительно улыбалась. Зайченко покивал ей издали и пошел к крыльцу. Глянул на босые ноги Степана и неодобрительно покачал головой. Степан независимо дернул плечом и еще дальше выставил босую ногу, а Колыванов сунул Зайченко бумагу — с райкомовским штампом и огрызок карандаша:

— Подпиши, Иван Емельянович... А то к тебе не протолкнешься.

— Что у тебя? — взглянул на бумагу Зайченко.

— Библиотека для клуба нужна, — ответил Колыванов.

— Ну и что? — спросил Зайченко.

— Вот... — ткнул в бумагу Колыванов и прочел: — «Товарищ Колыванов Алексей командируется для конфискации книг в буржуйских домах. Книги будут служить делу молодежного пролетарского образования, что и удостоверяется».

— И кто тебе такой мандат состряпал? — спросил Зайченко.

— Сам, — ответил Колыванов. — Подпись только нужна.

— А если твои дружки кроме книг еще чего-нибудь прихватят? — засомневался Зайченко и опять покосился на босые ноги Степана.

— Чего прихватывать? — задумался Колыванов. — Шкаф разве?.. Так это вместе с книгами,

— Вот! — Зайченко сунул ему обратно огрызок карандаша. — А там, глядишь, и рояль упрете.

— На рояль у меня особая бумага заготовлена! — полез в карман Колыванов.

— Ты меня мандатами не закидывай! — рассердился Зайченко и крикнул парню в фуражке со звездой: — Давай!

— Смирно! — крикнул парень.

Красногвардейцы застыли в строю. Зайченко расстегнул ворот своей синей косоворотки, опять застегнул, поднялся на верхнюю ступеньку крыльца, потом спустился, подошел к строю красногвардейцев и совсем тихо сказал:

— Идете вы в бой добровольно и на полном пролетарском сознании, поэтому ничего я вам говорить не буду. А скажу только, что сами знаете: Республика в опасности. А потому... — Он помолчал, покрутил шеей, опять расстегнул ворот косоворотки, обернулся к музыкантам и крикнул: — Ну?!.

Забухал барабан, рявкнули басы, запели трубы.

Парень в фуражке со звездой скомандовал:

— Направо!.. Шагом марш!

Красногвардейцы пошли к воротам, женщины и ребятишки потянулись следом.

Зайченко, щурясь от солнца, стоял и смотрел им в спины. Потом круто повернулся, поднялся по ступенькам крыльца и взялся за ручку двери.

— Как же с мандатом? — опять спросил Колыванов.

Зайченко молча потянул на себя тяжелую дверь.

— Тетя Катя просила, чтоб домой поскорей... — сказал Степан.

— Что за спешка? — скосил на него глаза Зайченко.

— Племянник к вам приехал... — мрачно сообщил Степан.

— Ага... — не очень, видимо, соображая, про какого племянника речь, ответил Зайченко и закрыл за собой дверь.

За воротами старательно бухал барабан, заливалась труба, слышался молодой и звонкий голос командира:

— Левой!.. Левой!

Степан прислушался и вздохнул:

— На фронт люди идут... Эх, мать честная!

Колыванов тоже вздохнул, потом сказал:

— Ничего, Степан! Нам с тобой и здесь дела хватит...

II

Была бы на улице осень или ранняя весна, Алексей Колыванов еще подумал бы, брать ли под клуб этот заколоченный барский особняк. Где на него дров напасешься? Но стоял на удивление жаркий август — такого в Петрограде не упомнят, казалось, что холода никогда не наступят, — а двухэтажный этот особнячок был уж больно хорош: с анфиладами комнат и уютным залом с хорами для музыкантов. Видно, не один бал задавался в этом зале, кружились на вощеном паркете пары, гремела музыка, но за два года паркет потускнел, висела по углам паутина, серыми стали оконные стекла, и теперь ребята наводили в особняке порядок.

Настя, секретарша Зайченко, подоткнув юбку, мыла полы, а Глаша с ведром и тряпкой в руках стояла перед окнами, не зная, как к ним подступиться.

Окна были без переплетов, из толстого цельного стекла. Для того чтобы их открыть, нужно было отщелкнуть внизу медный шпингалет с бронзовой львиной головой вместо ручки и другой, чуть ли не под потолком.

Степан покосился на Глашу и спросил:

— Ну?.. И долго ты так стоять будешь?

— Да... — протянула Глаша. — Попробуй достань!

Степан придвинул к окну круглый стол с выложенными на столешнице узорами, на стол взгромоздил пуфик с пестрой обивкой, сказал Глаше:

— Погоди! — и вышел из комнаты.