Орфей спускается в ад

Джон со смешком убирает фляжку в карман и, поставив ногу на скамейку, пристально смотрит на Альму. Ей становится не по себе. Натуре Альмы свойственны утонченность, элегантность, этакая «воздушность», которыми, хотя в меньшей степени, наделены многие девушки-неженки. В ее манерах, во всем ее поведении замечаешь подчеркнутую церемонность и благовоспитанность, что дает повод обвинять ее в том, что она «рисуется», «задается». Трудно отделаться от ощущения, что она пришелец из более возвышенной эпохи, скажем, из восемнадцатого столетия во Франции. Из-за расшатанных нервов и природной застенчивости у нее выработалась привычка предварять и заканчивать то, что она говорит, напряженным, как при одышке, смешком.

Актеру необязательно следовать моим замечаниям от первой до последней буквы. Однако ни под каким видом Альма не должна показаться смешной.

Альма. Значит, ты… на лето приехал? (Джон утвердительно хмыкает.) Лето – не самое приятное время в нашем городке, не правда ли? (Джон снова хмыкает, на этот раз неопределенно.) Ветер с Залива в этом году слабый, никак не разгонит жуткую жару. Обычно ветер приносит прохладу хотя бы на ночь. Но теперь и ночью очень жарко. (Джон с усмешкой смотрит на ее попытки побороть застенчивость.)

Джон (неторопливо). Тебя что-то беспокоит?

Альма. Я была в шоке от этой хлопушки.

Джон. И еще не пришла в себя? Странно.

Альма. Я не сразу прихожу в себя после шока.

Джон. Оно и видно.

Альма. Ты собираешься остаться дома и помочь своему папе в его практике?

Джон. Я пока еще ничего не решил.

Альма. Я надеюсь, что ты останешься. Мы все надеемся. Твой папа говорил мне, что тебе удалось определить микроб, который был возбудителем эпидемии в Пайоне.

Джон. Определить микроб – это полдела. Загвоздка в том, как его уничтожить.

Альма. Ты это сделаешь. Твой папа уверен, обязательно сделаешь. Сказал, что ты недаром изучал бактер… бактер…

Джон. Бактериологию.

Альма. Ну да, бактериологию. Ты ведь в университете Джона Хопкинса этим занимался, в Бостоне.

Джон. Нет, в Балтиморе.

Альма. А, Балтимор… Это в Мэриленде, да? Какое звучное сочетание названий. А бактериология – этой наукой с микроскопом занимаются?

Джон. И с микроскопом тоже.

Альма. Я один раз смотрела в телескоп, а вот в микроскоп не приходилось. И что ты видишь, когда смотришь в микроскоп?

Джон. Что вижу? Вселенную.

Альма. Какую вселенную?

Джон. Похожую на ту, которую видишь в телескоп. Таинственную, непонятную вселенную… где все упорядоченно и в то же время хаотично.

Альма. Такова была воля Божья.

Джон. Твой Боженька тут ни при чем.

Альма (восторженно). Как это замечательно – быть доктором! Изучать тайны, которые открываются под микроскопом. В профессии доктора больше религиозного духа, чем в профессии священнослужителя. В мире так много горя и страдания, о них не перестаешь думать. Но большинство из нас не способны помочь людям… но вот доктор – о Господи! С твоим талантом и научной подготовкой ты призван облегчить страдания людей и страх. У профессии врача большое будущее. Постоянно делаются новые научные открытия. Люди уже научились побеждать многие болезни, но это только начало! Я хочу сказать, что еще много чего надо сделать; например, научиться лечить душевные расстройства. И у тебя есть с кого брать пример…

Джон. Не думал, что ты так много знаешь о нашей лечебной профессии.

Альма. Я восхищаюсь твоим папой, восхищаюсь как человек и как пациент. Какое это утешение – знать, что он близко, рукой подать – в соседнем доме.

Джон. У тебя что – бывают припадки?

Альма. Припадки? (Она откидывает голову и заливается смехом.) Нет никаких припадков. Просто иногда нервные или сердечные приступы. Ничего серьезного. Как почувствую, что нездоровится, сразу бегу к твоему папе.

Джон. Даже ночью?

Альма. Да… Иногда даже ночью. И он не отказывается принять меня.

Джон. Но от таких вызовов мало пользы – ведь так?