o 8b191ad8675a2039

- Ну, так и пошли куда дальше! – заорал на него Иван. «В вотчины их пошли, может, его туда

вывезли. И Прасковью, стерву эту, поспрашивай строго – знает она что-то, не может не

знать. В остроге уж она?»

- Да, и дочка ейная с ней. Та совсем плоха, кончается, - сказал Басманов.

- Чтоб она и вовсе издохла, - пробормотал Иван и добавил. «Но за то, что от Башкина

признания добились – хвалю, молодцы вы с Федором Васильевичем. Теперь сведите его с

собакой этой, сыном Воронцова, посмотрим, как они изворачиваться-то будут».

- Государь, - робко сказал Басманов. «Федор-то Васильевич, - сродственник он

Воронцовым».

- А я князю Старицкому, изменнику, двоюродным братом прихожусь, - язвительно ответил

царь. «Сейчас мне голову рубить будешь, али погодишь немного?»

- Да я, - залепетал Басманов, - я, государь, вовсе не….

- К Федору Васильевичу у меня доверия больше, чем к любому другому, понял? – тихо

сказал царь. «Если и есть у меня надежный человек, так это боярин Вельяминов».

Басманов ушел, а царь, постояв несколько мгновений у окна, направился в покои Анастасии

Романовны.

Царица, в окружении ближних боярынь, вышивала напрестольную пелену в Успенский

собор. Шел уже третий месяц, как понесла она, и Анастасия, выполняя обещание, что дала

она Богородице, щедро жертвовала на церкви и ставила ослопные свечи.

Дверь широко открылась, и женщина вскинула глаза – на пороге стоял ее муж. По тому, как

дергалась у него щека, - едва заметно, - Анастасия поняла, что случилось плохое.

- Все вон отсюда пошли, - грубо сказал Иван Васильевич. Боярыни, бросив пелену,

порскнули из опочивальни.

- Что такое? – стараясь, чтобы голос у нее не дрожал, спросила царица.

- А то, что по бабской твоей жалости у Воронцовых с усадьбы мальчишка убег, - еле

сдерживаясь, ответил Иван. «Сидели бы они в остроге, не было бы этого».

- Петенька? – ахнула царица. «Ему ж шесть лет всего, что ж ты, Иван, с детьми воюешь?»

- А ты меня не учи, как мне врагов государства уничтожать, - сказал царь, и – Анастасия

даже не успела спрятать лицо, - ударил ее.

- Иван, - сказала царица, держась за покрасневшую щеку, - непраздна ж я, что ты делаешь…

- Кабы не твое чрево, сапогами я б тебя поучил, - сквозь зубы сказал царь. «Возомнила о

себе невесть что, дрянь, змея!»

Анастасия под градом пощечин молчала, только дергалась у нее голова, и текли быстрые

слезы по опухшим щекам.

Иван, утомившись, опустил руку. Царица, всхлипывая, утерла лицо платком и посмотрела на

свои трясущиеся пальцы.

- Коли выкину я, Иван, то твоя вина будет, - сказала Анастасия, не смотря на мужа.

- Про Соломонию Сабурову забыла? – муж намотал на руку косы царицы и пригнул ее голову

вниз. «Помни место свое, и молчи, паршивка».

Федор зашел на конюшню и прислушался. Сверху, с сеновала, доносились детские голоса.

- А как стрельцы пришли за батюшкой, - тихо сказал Петя, - Волчок им навстречу бросился.

И главный их сначала его сапогом отпихнул, а Волчок его укусил.

Тот обозлился, Волчка взял и голову ему об стену разбил. Я сам все это видел, я под столом

сидел, - мальчик прервался и заплакал. «Я потом Волчка взял и на дворе похоронил, за

амбаром, ямку вырыл, в ручник его завернул и «Отче наш» прочел. Я не знал, что на

похоронах читают».

Марфа потянулась к мальчику и обняла его. «Петенька, - девочка вздохнула, - а давай ты

Черныша возьмешь? Если б у меня собачка была, я б тебе ее отдала, да нетути».

- Ну что ты, Марфуша, Черныш, - он же твой, - покачал головой Петя.

- Он тебя тоже любит, - коты, черный и полосатый,- лежали, обнявшись, между детьми, в

сене. Марфа пощекотала полосатого кота между ушами. Тот зевнул, не открывая глаз.

- А я Барсика себе оставлю, - сказала Марфа.

- Его, может, и не Барсик зовут, - улыбнулся Петя.

- Будет Барсик! – упрямо ответила Марфа. «Как я сказала, так и будет!»

- Куда ж мне Черныша? - погрустнел мальчик. «Я ж, Марфуша, вскорости уеду, как же с

котиком-то ехать мне?»

- А так и ехать, - сжала губы – ровно мать, - Марфа. «Черныш хороший, он тебе мешать не

будет».

Петя осторожно взял черного котенка и прижался к нему щекой. «Марфуша, - сказал он, - а

давай крестиками поменяемся, будем мы ровно братик и сестричка родные».

- Давай, - Марфа потянула с шеи крохотный золотой крестик.

- Детки, - позвал снизу, глубоко вздохнув, Федор, - трапезничать-то пойдемте, поздно уже».

Марья открыла глаза и увидела над собой склоненное лицо матери. «Как постарела-то она,

- подумала девушка. «А все я виновата».

- Маменька, - прошептала Марья. «Родная….»

-Тише, тише, - Прасковья приложилась губами ко лбу дочери. «Ты как, Марьюшка?»

- Холодно, - по телу девушки пробежала судорога. «Болит нутро все, матушка, ровно огнем

там жгут, а все одно – холодно».

Прасковья взяла в свои руки мертвенные, посиневшие пальцы дочери и подышала на них.

- Что батюшка? Степа и Петенька что? – еле слышно спросила Марья.

- С Петенькой все хорошо, - Прасковья смахнула слезу с ресниц.

- Повидать бы их, батюшку, Степу, - мучительно медленно сказала девушка. «Согрубила ж я,

обидела вас всех и тебя, маменька…Ты благослови меня на смерть, кончаюсь я…»