ходу к морю им тоже нет - не пускают.
- Прав ты, - Иван поднялся и заходил по опочивальне. «Надо, надо Ливонию воевать, зря,
что ли святой благоверный князь Александр Ярославич еще во время оно за нее боролся?»
- Слава Богу, недостатка в людях нет у нас, - Матвей взглянул на царя. «Да я бы и сам с
войском пошел…»
Иван Васильевич присел рядом с отроком и нежно прижал его голову к груди.
- Ну, тебя я от себя не отпущу, - сказал царь, целуя Матвея в лоб. «Куда тебе в битву,
Матюша, ты ж не батюшка твой, Федор Васильевич. Тот истинно – ни бога, ни черта не
боится, как есть храбрец».
Матвей ничего не ответил царю, только еще сильнее прижался к нему, - будто ища защиты в
сильных руках государя.
Замурзанная девчонка, - босая, с растрепанными грязными волосами, шла по Рождественке
и громко рыдала, даже не утирая слез.
Стрелец, что сидел у ворот усадьбы Воронцовых, был человеком семейным и детным, отцом
трех дочек, и, увидев плачущего ребенка, не мог не вмешаться.
- Случилось-то что у тебя, девица? – присел на корточки стрелец.
- Котеночек, - провыла девчонка, широко раскрыв рот. «Котеночек мой сбежал, порскнул за
дверь, и был таков! Дяденька, - она внезапно обхватила стрельца ручками за шею, - найди
котеночка!»
- Дак где ж я тебе найду-то его? Зовут-то тебя как, милая? – погладил ее стрелец по
спутавшимся косам.
-Василиса, - шмыгая носом, сказала девчонка. «Тятенька с маменькой пьяные напились, и
дверь в избе не закрыли, вот котеночек и сбежал!»
- Ты видела, куда он сбежал-то? – спросил ее стрелец.
- А то! – ответила девчонка, глянув на стрельца лихими зелеными глазами. «Вот туда и
сбежал, - она показала на ограду усадьбы, «на забор залез и прыгнул во двор. Вона, какой
забор высокий, разве ж я чрез него перелезу? - она села в пыль прямо у ног стрельца и
опять принялась рыдать.
- Ну, постой туточки, я посмотрю, - сказал стрелец и открыл тяжелые ворота.
- Так что, - Басманов прохаживался вокруг дыбы, поигрывая кнутом, - что за парень-то
карасей удил на Яузе, а, боярин? Знакомый твой, какой, али друг?»
- Не видел я никакого парня, - сквозь зубы проговорил Башкин, не поднимая головы.
В угарном свечном чаду, в полутьме, Федор Вельяминов едва различал висящего на дыбе
человека – хотя и сидел он совсем рядом, - то немногое, что и говорил Башкин, нельзя было
различить издали, - совсем тихо шептал боярин.
- Не видел, - раздумчиво проговорил Басманов, и, размахнувшись, ударил Башкина кнутом
меж лопаток. «А ежели вспомнить, Матвей Семенович? Может, видел?» - окольничий ударил
во второй раз, и Федор увидел, как по всему телу Башкина, что висел, - с вывернутыми в
плечах руками, - на дыбе, - прошла судорога.
Вельяминов вытер со щеки брызнувшую на нее кровь, и взглянул на Басманова.
- Ты ж видишь, - кивнул он окольничему на Башкина, - без пользы сие. А сейчас он сознания
лишится, и мы вовсе тогда ничего не услышим».
-Пять ударов, - пропел Басманов, поглаживая рукоятку кнута. «Я его меру знаю, Федор
Васильевич, к тому же все равно язык кнуту надо менять – этот-то уже искровавленный,
шибко не бьет».
- Дяденька, дяденька, - суматошно взбежала девчонка на двор Воронцовых, - вона
котеночек-то, обратно порскнул»
Стрелец, излазивший весь двор, выбежал на улицу вслед за девицей, которая дергала его за
рукав кафтана.
- Вона, вона он – показывала девчонка вдаль, туда, где золотились монастырские купола, -
вона бежит! Ай, не догоним мы его!» - она опять принялась рыдать.
- Как это не догоним! – стрелец раззадорился. Дома у него, в слободе, дочки точно так же
носились, аки с писаной торбой, с домашним их котом, все норовившим, удрать на улицу, и
стрелец поднаторел в такой беготне.
- А ну давай, Василисушка, припустим, - подтолкнул ее мужчина. «Сейчас мы кота-то твоего
и изловим, не плачь».
Ворота усадьбы остались открытыми, и в них, оглянувшись по сторонам, проскользнула
невидная баба,- босая, в потрепанном сарафане.
- Ты ежели запираться будешь, Матвей Семенович, - Басманов ударил его в третий раз, - ты
ведь жизни лишишься. Руки и ноги у тебя уже нет, считай, - кости все переломаны, что там,
что там, а лекарей тут нетути, чтобы лечить тебя.
Без руки и ноги люди живут, а без головы – нет. А ты сейчас если молчать будешь, я ж велю
очаг раздуть – ты с клещами уж познакомился, когда я тебе ногти рвал, то холодные-то
клещи были, ерунда, стало быть. А вот как я тебе зачну каждое ребро тащить, да клещами
раскаленными, - тут ты и откроешься. Ан поздненько уже будет – с вывороченными ребрами
не жилец ты, - Басманов хлестнул Башкина кнутом еще раз. «Ну, так что, нести очаг? Иль ты
вспомнил, что за парень то был?»
- Вспомнил, - еле слышно сказал боярин. «Не бей меня больше, Богом молю».
- Молодец, - Басманов опустил кнут. «Ну вот, и меня, и Федора Васильевича порадуешь,
коли откроешься. Кто на лодочке-то плыл, с монахом Феодосием?»
- Степан Воронцов, - еле слышным голосом ответил Башкин. «Сын стольника Михайлы
Воронцова».
- Если б я мог, Матвей Семенович, я б тебя расцеловал, - искренне сказал окольничий. «Ты
ж нам такой подарок сделал, коего мы и не ожидали, правда, Федор Васильевич? -
обернулся Басманов к боярину.