o 8b191ad8675a2039

- Ежели понесла она – не поможет, - спокойно сказала Феодосия. «И от дурной болезни

поможет вряд ли».

Прасковья перекрестилась дрожащей рукой.

- Однако так это все равно нельзя оставлять. Сама-то посмотри, - Федосья подняла

простыню.

Воронцова кинула один взгляд и отшатнулась от кровати.

- Так вот я и говорю, что надо промыть. Снаружи я потом мазь наложу, а внутри – вот как

раз этот отвар и пригодится.

- Феодосия, - стиснув виски рукам, спросила Прасковья, - а помстилось мне, али ожог я

видела?»

- Не помстилось, - женщина стала готовить примочку. «Свечой ее палили».

Вымыв и прибрав Марью, - так и не пришедшую в себя, - Феодосия осталась рядом с ней, а

Прасковья спустилась вниз, к мужчинам.

Те, сидя за столом, тихо о чем-то разговаривали, и боярыня, остановившись на пороге, вдруг

заметила в темных волосах мужа седину – виски у Михайлы будто побило снегом и такие же

белые волосы были в кудрявой бороде.

Прасковья сжала губы, чтобы не разрыдаться, и переступила порог горницы.

- Степа, а Степа, - подергал его за рукав брат, - а с Марьюшкой что?»

- Болеет она, - Степан опустил голову на колени – сидели они на косогоре у Москвы-реки, и

почувствовал, как раздувает его волосы прохладный, уже осенний ветерок.

- А выздоровеет? – с другой стороны раздался голос Марфы.

- С Божией помощью, - вздохнул Степан и поднялся. «Ну, пойдем, на конях-то покатаемся?

Ты как, Марфуша, на плечах у меня проедешься, али ногами своими дойдешь?»

- Не маленькая я, чай, - обиженно сказала Марфа и независимо затопала по дорожке

впереди троюродных братьев.

- Что же это, получается? – подался вперед Михайло. «Вечером девка – здоровая да

веселая, - уходит в горницы свои, а утром она вся избитая, так что живого места на ней нет,

и вешается? Что ж с ней ночью-то было? И где – на усадьбе, что ли? Так что ж она не

кричала?

-Может, ей, чем рот заткнули? – предположил Федор.

- Да кто тут, дома, такое сделал бы? – стукнул Михайло кулаком по столу и повернулся к

жене. «Окромя синяков да царапин, есть ли что еще на ней? Может, следы, какие?»

У Прасковьи предательски задрожали губы и увлажнились глаза.

Михайло взглянул в лицо жены, и уронил голову на руки. «Нет! - сказал он глухо, сквозь

зубы. «Не верю я, что дочь моя…»

- Да ты бы видел ее, Михайло, - сквозь слезы отозвалась Прасковья. «Плетью ее били,

свечой жгли, мучили, как ровно в пыточном подвале она побывала. По своей воле такого бы

не сделала она».

- Так, значит, насильник, - Михайло поднялся, сжав кулаки. «Матвей?» - оборотился он к

Федору. «Не жить ему!».

- Не Матвей, - прошелестел с порога слабый девичий голос. «Не виноват он…ни в чем…» -

Марья стояла на полу горницы, босая, в одной сорочке, поддерживаемая Феодосией.

- Доченька! – бросился к ней Михайло. «Так кто же это?»

Марья без чувств упала на его руки.

- Только один человек на Москве мог сотворить такое, - вздохнув, сказал Федор. «А он

людскому суду неподвластен».

- Пойду к государю, - после долгого молчания сказал Михайло, поднимаясь.

- Сядь, - тяжело проговорил Федор. «Семья у тебя, сын вон еще младенец, куда ты

пойдешь? Прямиком на плаху, что ли?»

- Так, значит, дочь мою насильничать будут, а я молчать должен? Как мне после этого

жить-то? – Михайло обвел горницу запавшими, усталыми глазами. «Федор Васильевич, вот

ты скажи мне, ты с царем близок, - чего ж он не пришел ко мне?»

- Будет тебе царь к стольнику какому-то ходить, - вздохнул Федор. «А даже б если и

пришел, и сказал бы тебе – отдай, Михайло Воронцов, дочь свою невинную мне на разврат и

поругание – отдал бы, что ли? Вот он и взял, не спрашивая – ибо он царь, и нет над ними

иного суда, окромя Божьего».

- Может, к царице? – неуверенно спросила Прасковья. «Любит она меня, выслушает».

- Даже если и выслушает, поплачет вместе с тобой, тем все и закончится, - угрюмо

ответил ей Федор. «Тем более…» - он осекся.

- Что? – посмотрел на него Михайло.

Если, упаси Боже, Марья непраздна будет, тут уже дело государственное, - мрачно

сказал Федор. «Даже если ты увезешь ее, Михайло, из Москвы – все равно пронюхают».

- Значит, надо сделать так, что не будет у нее никакого ребенка, - спокойно проговорила

молчавшая доселе Феодосия. «Выкинула, и выкинула, никто дознаваться не станет, мало ли

баб выкидывают».

Вокруг стола наступила тишина.

- Грех это… – неуверенно сказал Михайло.

- А рожать от насильника, да видеть, как дитя твое от тебя забирают, да в монастыре сгнить

потом – лучше? – Феодосия посмотрела на Воронцова. «Ежели с умом все сделать, так

потом ты ее в подмосковную увезешь. Пусть годик там пусть посидит, да и выдашь замуж

куда подалече. За Матвея ее теперь отдавать не след, опасно это».

Прасковья внезапно разрыдалась, хватая ртом воздух.

Федор нахмурился. «Мне непонятно – как Марья с царем-то спозналась? Не бывала она ж в

Кремле. Вот только если…» - он прервался, подумал и сказал угрожающе: «Один только

человек мог их свести. Поеду я к царю, а вы тут ждите. И вот еще что – Степану ни слова».

- Почему? – спросила его сестра.