o 8b191ad8675a2039

- Я, Марья, тебя учу, чтобы ты покорна была, - сказал ей царь, наклонившись к самому ее

уху.

- Так покорна я, - она сглотнула слезы и тут же опять расплакалась.

- Нет, Марья, - царь, примериваясь, легко пощекотал ее кончиком плетки по спине, и девушка

вся сжалась в ожидании новой боли. «Ты ж меня уже боишься, прав я?»

-Боюсь, - прошептала девушка.

- Ну вот, - удовлетворенно сказал царь. «А надо, чтобы любила», - и, чуть отступив, он

ударил ее плетью – со всей силы.

Едва поднявшись в свою опочивальню на Воздвиженке, Федор, - как есть, не раздеваясь,

рухнул на постель и провалился в тяжелый, душный сон.

Басманов, он, и царь Иван почему-то сидели за одним столом.

-Не любишь ты меня, Федор, - укоризненно покачал головой царь. «Боишься, а не любишь.

Как бы так сделать, Алексей Данилович, чтобы полюбил меня боярин Федор?»

- Так, государь, как ты нас и учишь, самое дорогое у него забрать, - ответил ласковым

голосом окольничий.

Тут только Федор заметил, что в углу комнаты стоит Матвей – с мертвенным, синим, лицом.

Он с ужасом увидел, как из-под одежды сына поползли трупные, жирные черви, повеяло

запахом могильной земли. Матвей улыбнулся оскаленными зубами и протянул к отцу руку –

будто приглашал подойти.

- Это у него не дорогое, - протянул царь. «Это он отдаст без сожаления, мое это уже. Другое

есть у него…»

Дверь очень медленно отворилась и в комнату вошла Феодосия – босая, в одной сорочке, с

распущенными волосами. Держала она на руках Марфу, будто кормила грудью, только дочка

– Федор заметил, была не трехлетняя, а маленькая совсем, будто новорожденная.

Он залюбовался женой и вспомнил, как родилась Марфа. Ни разу он не видел до этого, как

детей кормят – Аграфена после родов всегда лежала в болезнях, детей растили мамки, но

Феодосия настояла, чтобы кормила она сама.

-Что тут сложного, Федор, - недоуменно пожала жена плечами. «Зачем я какой-то

неизвестной бабе буду дитя свое отдавать, когда у меня свое молоко есть?».

И весь первый год жизни Марфы провела она в колыбели рядом с родительской постелью.

Для Федора те ночи навсегда остались в памяти еле слышным шевелением ребенка,

спущенной с белых плеч сорочкой жены, запахом молока и тем, как сопела дочка, приникнув

к груди Феодосии – совсем как насытившийся зверек.

Потом Федосья осторожно возвращала сонную Марфу в колыбель, а Федор, не в силах

ждать долее, тянул жену к себе и вдыхал ее запах – сна, дома, любви. Феодосия медленно,

нежно целовала мужа, и была вся она – ровно цветок, полный росы на рассвете.

Марфа повернула голову и посмотрела на отца окровавленными, пустыми глазницами.

Федор проснулся от своего крика. Он потер лицо руками, и, спустившись вниз, на двор,

велел седлать коня.

-Пусть лучше в городе посидят, - думал он, выезжая на дорогу, ведущую в подмосковную.

«Вона, осень уж на дворе, а мне спокойней, коли Феодосия рядом со мной».

Еле заметный, холодный, предрассветный туман окутывал Красную площадь. Белые стены

Кремля будто плыли в нем, на окнах выступили мелкие капли влаги, и тихо было в спящем

городе – ни движения.

Марья, скорчившись, рыдала на полу опочивальни. Царь, уже одевшись, подошел к ней и,

наклонившись, ударил по щеке. Она подняла к Ивану избитое, распухшее лицо, и, закусив

губы, замолчала.

- Поднимись, - сказал Иван и сел в кресло.

Девушка стояла перед ним, дрожа, пытаясь все еще прикрыть руками грудь, сдвинуть ноги,

чтобы укрыться от его взгляда, и государь рассмеялся:

- А ну руки опусти!

Марья повиновалась и застыла, опустив голову, стараясь не встречаться с царем глазами.

- Если понесешь, - Иван прервался и помолчал, «пошли грамотцу с Матвеем. До родов

отправим тебя в монастырь какой-нибудь. Да чтобы ни слова никому не говорила, а то на

колу торчать будешь, поняла?».

Марья кивнула, все еще стоя с опущенной головой. «А как же венчание? - тихо, боязливо

спросила она.

Иван хмыкнул. «А это ты уж у своего жениха спросил – по вкусу ли ему объедки государевы?

Все, пошла вон с глаз моих».

- А что же со мной будет, государь? – Марья потянула с пола разодранную сорочку и

попыталась ей прикрыться.

- А мне какое дело? – Иван зевнул. «Что девство свое ты не соблюла – то забота родителей

твоих, а не моя.

Ежели непраздна будешь после сегодняшнего – родишь, и ребенка отдашь, а сама в

монастырь пойдешь. Ежели нет – тоже в монастырь, но это уж твоему батюшке решать.

Матвей! – царь хлопнул в ладоши.

Юноша, будто ожидая этого зова, выступил из-за бархатных занавесей.

- Отвезешь куда надо и вернешься, понял? – сказал ему Иван.

Тот кивнул и накинул Марье на плечи опашень.

Иван отвернулся к окну, и, подождав, пока они выйдут, позвал слуг.

- Приберите тут все, - приказал он, и, выйдя из опочивальни, прошел в палаты царицы.

Марья и не помнила, как ехали они по еще сонной, предрассветной Москве. Спешившись на

Рождественке, у ворот усадьбы, Матвей сразу же вскочил обратно в седло.

- Что ж мне теперь делать? – Марья подняла к нему залитое слезами лицо.

- Домой иди, - хмуро ответил ей юноша. «Не будет у нас венчания, не по пути нам с тобой,

Марья».