o 8b191ad8675a2039

- Легче, - вздохнула Федосья, - да только видно, не настал еще этот час».

Башкина привели в подвал на исходе дня, когда тучи над Москвой разошлись, открывая

низкое, уже холодное солнце.

- Красиво-то как на улице, Матвей Семенович! – потянулся Басманов. «Бабье лето на носу,

знаешь, деревья-то все в золоте стоят, вона сейчас распогодится, паутинки летать будут, по

грибы пойдем. В лесу поутру страсть как хорошо! - он прервался и взглянул в лицо

Башкину. «Вот ежели ты нам, не запираясь, честно все расскажешь, завтра уже сможешь по

Москве гулять!»

- Даже если я и расскажу все, - угрюмо ответил боярин, - сердце Федора захолонуло, - все

равно меня в монастырь отправят, не дадут гулять-то».

- А что ж монастырь? – расплылся в улыбке окольничий. «И в оном люди живут. А ежели

отец игумен попадется добрый – сладко живут, вкусно едят. Вона у меня рядом с именьицем

честна обитель – тишь там, да спокойствие, так бы и ушел туда на покой.

Да нельзя, Матвей, - посуровел окольничий, - ибо я на службе государевой. Так что – давай,

ты не таись, вона Федор Васильевич записывать будет, а ты нам все, как на духу и открой –

кто греб, кто возком правил, что в Твери видели, да куда монах Феодосий из Твери делся

потом!»

В голубых глазах Башкина заплескался страх.

- Говорил я вам уже и еще повторяю – сам я все сделал!

- И возком, что в Твери видели, сам правил? – спросил у него Федор.

- Сам – твердо ответил Башкин.

- А возок-то где брал? – наклонился к нему окольничий.

- У себя на усадьбе, где Феодосия и держал, - Башкин перевел дух. «Правду я вам говорю!»

- Знаешь, Матвей Семенович, в честности я твоей я не сомневаюсь, - ухмыльнулся

Басманов. «Да вот незадача – нет у тебя на усадьбе возка-то, ни такого, ни еще какого

другого».

- Феодосий из Твери в нем дальше поехал, - ответил боярин, «а я домой вернулся».

- А на чем вернулся-то? – резко спросил Федор. «Пешком, что ли, прошел от Твери до

Москвы?».

- Коня купил на базаре, - Башкин покусал сохлые губы.

- И где теперь конь тот? – усмехнулся окольничий. «Ты только не говори, что издох, а то у

тебя все одно к одному получается – отец келарь волею Божией помре, конь копыта

отбросил – а тебе одно удобство выходит».

Башкин молчал, опустив голову, не глядя в лицо боярам.

Прасковья, поддерживая, проводила Марью – вымытую, в чистой рубашке, до постели, и

укутала ее одеялом.

- Пущай Степа мне почитает, маменька, - попросила девушка.

- Про Индию? – Прасковья чуть постучала в стену – позвать сына.

- Да, - Марья вдруг мечтательно закрыла глаза, и показалось матери на мгновение, что губы

девушки сложились в улыбку – краткую, ровно взмах крыла бабочки, - но улыбку. «Хочется-

то мне там побывать» - шепнула Марья.

-Спокойной ночи, доченька, - перекрестила Прасковья лоб девушке. «Я по хозяйству отойду,

и вернусь, как Степа тебе дочитает».

Воронцова зашла в боковую светелку и опустилась на пол, кусая губы, чтобы не

разрыдаться – пошла уже вторая луна, а месячных кровей у Марьи так и не было.

«Прости меня, Господи, ибо это есть грех великий, - подумала Прасковья и опустила лицо в

ладони. «Невинную душу губить буду, своей же рукой. Да ладно – ежели и кому давать ответ

на суде Божьем, так только мне».

Выйдя из комнаты, Прасковья спустилась вниз и приказала с самого раннего утра спосылать

на Воздвиженку, за боярыней Вельяминовой.

- Дак вот, Матвей Семенович, - обстоятельно усаживаясь за стол, напротив заключенного,

сказал Басманов, - ты клади руку на эту дощечку-то. Видишь, там такие кольца железные

вделаны – это для пальцев твоих. А большое кольцо – для запястья. Они все на защелках,

мы их сейчас подгоним, так, что тебе удобно будет. А ты, Федор Васильевич, - обернулся

окольничий к Вельяминову, - «не в службу, а в дружбу, подвинь очаг ближе к столу и вот

решеточку эту на него пристрой.

И то хорошо, - сказал Басманов, обернувшись к заключенному, - что очаг у нас ныне

переносить можно. А то, бывало, за каждой иглой не набегаешься».

Кровь отхлынула от лица Башкина и стало оно, ровно мука, - белым.

- А ты что испужался-то? – ласково спросил окольничий. «Очаг, - это так, ну ежели ты

запираться будешь. Ты нам с боярином и с холодной иглы все расскажешь, всю, как мы

говорим, подноготную».

Басманов захихикал и осекся, испуганно взглянув на Федора Васильевича.

- Шутим мы так, - пробормотал он.

- Смешно, - мрачно сказал Вельяминов и поборол в себе желание закрыть глаза.

- Ну, начнем, благословясь, - наклонился над столом Басманов. «Ты левую ручку давай-то,

Матвей Семенович, потом придется подписаться под словами своими, а после досочки этой,

каюсь, писать тебе тяжеленько будет».

Башкин положил левую руку на стол и взглянул прямо в лицо Федору.

- Вот, - сказала Феодосия, отмеряя горстью сухую траву. «Заваришь и будешь давать ей

кажное утро и кажный вечер по ложке. И запивать дай, он горький, неприятный отвар этот.

Крови и придут, через два, али три дня. Больше их будет, чем обычно, и тошнить ее будет –

но это ничего страшного».

- Понятно, - Прасковья вздохнула. «А сказать-то что ей, что, мол, за питье?»

- Правду и скажи, - Феодосия завязала холщовый мешочек. «Чего утаивать-то?»