o 8b191ad8675a2039

-А вот теперь пошли, - сказал он, вытащив лодку на белый песок острова, и поднимая Марфу

на руки. «И косы свои распусти».

Волосы упали почти до земли, и Марфа рассмеялась: «Да ты, я смотрю, прямо здесь готов!»

Петя оглянулся на озеро, над которым поднимался вечерний туман, и, поцеловав жену,

сказал: «А почему бы и нет?».

Уже утром, угревшись на плече мужа, Марфа зевнула и сказала: «Все ж давай займемся тем,

ради чего мы сюда приехали?».

-Я думал, за этим? – невинно ответил Петька, и рука его направилась вниз.

-Ну уж нет, - Марфа вскочила и, встав на колени, поддела половицу.

-Да, - протянул Петя, наблюдая за тем, как она вытаскивает из тайника золото. «А ну-ка,

развяжи», - попросил муж, вставая.

-Ты что делаешь? – ахнула Марфа, и тут же застонала: «Ну я бы на ложе вернулась!»

-А я хочу так, - улыбнулся Петька, рассыпав вокруг самородки.

Потом, обнимая ее, он вдруг смешливо сказал: «Ну, этот мальчик золото будет любить еще

пуще меня».

-Мальчик? – удивленно спросила Марфа.

-Мальчик, - подтвердил Петя, целуя ее мягкий, горячий живот.

«А шкатулку батюшкину и карту мы там оставили», - подумала Марфа, выходя из возка на

кремлевском дворе. «Правильно Петька сказал – на всякий случай».

Она положила руку на живот – мальчик опять ворочался. «Как раз в конце февраля рожать

мне, - улыбнулась женщина, поднимаясь в палаты государыни. «Там и Петька из Персии

вернется, лето тут побудем, а к сентябрю двинемся. Золото, все что было – и за имения, и

то, из тайника, Петька в Лондон уже перевел, так что ничего нас тут не держит. Дитю как раз

полгодика будет, легче ехать-то, когда не такой маленький».

Государыня Марья Федоровна стояла у колыбели.

-Спит еще, - тихо сказала она, обернувшись на осторожно открывшую дверь Марфу. «Какой

он красивый-то, Марфа Федоровна, чтобы не сглазить!».

-Не сглазите, - уверенно сказала Марфа, глядя на спокойное личико ребенка. «Как у вас

крови-то?».

-Да меньше уже, - улыбнулась девушка, - все травы ваши, помогают. Сидеть нельзя мне

пока,- она рассмеялась, - вот, стоя кормлю, али лежа.

-Ну, ничего, заживет, - успокоила ее боярыня. «Шутка ли, такого богатыря родить».

Мальчик, будто услышав, что о нем говорят, заворочался, морща материнского, красивого

рисунка брови. Раздалось слабое хныканье, и Марья, протянув руки, взяла сына.

Марфа чуть погладила дитя по шелковистым, темным волосам. Он взял грудь сразу, жадно,

захлебываясь. Женщина протянула руку и поправила сосок. «Вот так давайте, государыня, -

сказала она, - чтобы глубже он брал, так он вам грудь не изгрызет, сильный же».

-Сильный, - нежно сказала Марья. «Я хотела Василием назвать, но, - она чуть вздохнула и

мотнула головой в сторону двери, - велел Димитрием, как первого сына его звали,

покойного».

-Димитрий тоже хорошо, - проговорила Марфа, любуясь ребенком. Тот открыл ореховые, в

длинных ресницах глаза, и, посмотрев на женщин, опять припал к груди матери.

Звонили, звонили колокола Успенского собора, звонили колокола Троицкой церкви, в низком,

сером небе метались галки, и маленького роста мужичонка, в невидной, трепаной шапке и

худом армяке, задрав голову, схватил за рукав какого-то московского огольца, что пробегал

мимо.

-Чего тебе, дядя? – недовольно спросил мальчишка.

-А что колокола-то звонят, милый? – недоуменно спросил мужик. «Вроде не праздник какой».

-Тьфу, дичь деревенская! – сплюнул парень. «И что вас всех на Москву несет, сидели бы в

своей глуши. Наследник у государя родился, понял, царевич Димитрий Иоаннович, крестят

его сегодня, вона, там,- мальчишка показал в сторону Кремля, - в Успенском соборе. Царь

милостыню будет раздавать, надо идти быстрее, а то ежели в первых рядах не окажешься,

то серебра не видать».

-Ну дай Бог здоровья царевичу-то, - набожно перекрестился мужик, - на долгие годы.

Единый луч солнца, вырвавшийся из-за туч, осветил его лицо, нечесаная борода заиграла

чистым, роскошным золотом, и мужик, улыбаясь, посвистывая себе под нос, исчез в толпе,

запрудившей Красную площадь.

Часть девятнадцатая

Москва, февраль 1583 года

Мальчишка кубарем скатился вниз по стволу высокой сосны и бросился в лес.

-Едут! – часто задышал он, уцепившись за стремя белого жеребца. «Обоз единый едет,

возок невидный, правда!».

- Ну, посмотрим, что там за обоз, - мужчина в седле махнул рукой, и тут же трое из шайки

побежало к волоколамской дороге.

Мужчина спешился и сказал остальным: «Сейчас дерево свалим, пока они его оттаскивать

будут, я гляну – что там и как. Без моей команды ничего не делать, сидеть тихо».

Он чуть коснулся пальцами рукояти клинка и стал пробираться на обочину – невидно,

неслышно, прячась в густом подлеске.

Возок остановился и женщина в заячьей шапке, высунув голову из окна, крикнула: «Что

такое?».

-Дерево, ваше светлость, сейчас оттащим, - обернулся к ней стрелец.

Женщина вздохнула, и, стащив шапку, помотала слежавшимися рыжеватыми косами. Из

возка раздался детский плач.

-Ну, пойдем, погуляем, - улыбнулась женщина, и, взяв ребенка на руки, стала прохаживаться

по дороге.

-Вот, значит, оно как, - пробормотал мужчина, разглядывая дитя – по виду годков двух.