o 8b191ad8675a2039

-И попробую, - сердито сказала Марья, но тут же простонала сквозь зубы: «Хотел же, что бы

я сама!»

-А я разве что-то делаю? – удивившись, поднял бровь Матвей. «Ровным счетом ничего,

счастье мое».

Уже потом, посмотрев на садящееся за лес солнце, набрасывая на ее плечи шубку, Матвей

сказал: «Ты только помни – я тут, я с тобой, я всегда рядом буду. Пусть даже не сможем мы

видеться – я тебя все равно заберу, как время придет. Поняла, Марья?»

Она кивнула головой и поцеловала его – долго и глубоко.

-Господи, - вздохнул Матвей, провожая взглядом ее стройную фигуру, - и за что ты мне

счастье такое дал? Простил неужели?

-Завтра она приезжает, - сказала Марфа, грея руки у очага. «Ты не беспокойся, я так сделаю,

что она сюда сама придет, ты только жди».

Матвей внезапно протянул руку к ложу, и открыв бутылку мутного стекла, отхлебнул глоток.

-Для храбрости, - вдруг сказал он и посмотрел на сестру. В ее глазах играли золотые искры.

-Виноват я перед тобой, - медленно проговорил Матвей. «Перед тобой, перед батюшкой и

Федосьей Никитичной, упокой Господи их души, перед Воронцовыми виноват. Я, Марфа, за

этот год, что в лесах сидел, многое передумал.

Времени там вдосталь – в месяц раз один на обоз нападешь, добычу – тут же продашь, и –

лежи на нарах, вспоминай жизнь свою. Неправ я был, ох, как неправ. И что Ефимья умерла, -

то, моя вина тоже. И детей мне таких Господь послал – не просто так.

-Оно, конечно, верно, - тихо сказала Марфа. «И знаешь ты – долго я тебе смерти желала, но

все же, всякий раз, думала – ну не может же так быть, чтобы только бесовское в человеке

было.

-Прости меня, - Матвей потер лицо руками. «Видишь, а теперь Господь мне Марью дал – и за

что? Я ее теперь заслужить еще должен».

-Да я простила, -Марфа все смотрела на огонь.

-Я ведь тоже, Матюша – не святая. И врала я, и человека одного хорошего от себя

оттолкнула, - потому, как если б он со мной остался, то не выжил бы. А ведь ему сие больно

было, - Марфа вздохнула, вспомнив слезы в глазах Виллема, - ой как больно. Ну да то дело

прошлое.

- А мой тебе совет, - как преставится государь, то бери Марью, и бегите отсюда куда

подальше. Золото есть у тебя, проживете.

-В Лондон к вам нельзя, - Матвей усмехнулся. «Это Петр Михайлович твой – мужик добрый,

да отходчивый, а Степан Михайлович крутенек, боюсь, он голову мне с плеч снесет и не

задумается даже.

- Ну да ладно, - Матвей помедлил, - есть у меня один городок хороший на примете, тихо там,

спокойно, будем жить с Марьей, да детей растить. Только сначала я ее в Париж свожу, а то с

королем Генрихом я так туда и не доехал, а хочется.

Марфа аж расхохоталась, услышав это.

-Ну, с Богом, государыня, - сказала она, обнимая девушку. «И приезжайте еще, как захотите

погостить – мы вам всегда рады».

-Да, да, приезжайте, - запрыгали двойняшки. «Вы так много сказок знаете, нам

понравилось».

Марья Федоровна вдруг застыла, вдыхая влажный, сладкий воздух. С обледенелых бревен

усадьбы свешивались тонкие сосульки, капли воды ударялись о ноздреватый, просевший

снег.

-А ведь весна уже близко, Марфа Федоровна, - сказала девушка, улыбаясь. «Так хочется

весны!»

-Скоро, - пообещала Марфа, целуя ее. И еще раз повторила, глядя за тем, как медленно

выезжает из ворот возок: «Скоро весна!».

Эпилог

Москва, ноябрь 1582

Марфа огладила свой парчовый, тканый золотыми узорами опашень и усмехнулась – под ее

рукой живот задвигался, ребенок мягко повернулся и забил то ли ножкой, то ли ручкой.

-Вот ты резвый какой, - пробормотала женщина и крикнула: «Эй, кто там! Воротник несите, и

все остальное».

Поверх соболиного воротника Марфа надела алмазное ожерелье – подарок государя, и,

сколов на затылке бронзовые косы, прикрыла их расшитой изумрудами и жемчугом кикой.

-Вели два возка заложить, - сказала она ключнице, что, опустившись на колени, надевала на

ноги боярыне мягкие кожаные сапожки. «Мне сначала в Кремль надо, к государыне, а уж

потом в собор приду, вместе с государем. Боярышня Федосья за детьми присмотрит пока».

-Честь-то какая! – вздохнула ключница. «Крестная мать вы царевичу будете, а кто крестный

отец-то?».

-Брат его единокровный, царевич Федор Иоаннович, - ответила Марфа и крикнула:

«Федосья!»

Дочь просунула неприкрытую по-домашнему голову в дверь.

-Да, матушка? – сказала она восхищенно, разглядывая блистающую самоцветами Марфу.

-Ты там давай, поторапливайся, с Федором младших одевайте, и сами будьте готовы, в

соборе встретимся, - велела Марфа.

Она откинулась на спинку обитого бархатом сиденья, и, открыв окошко, вдохнув резкий,

колючий ноябрьский ветер, вдруг вспомнила светло-золотой, летний закат.

Петя вывел лодку из камышей и сказал: «Ну, прыгай». Марфа стояла по щиколотку в теплой,

прозрачной воде, приподняв шелковый сарафан, и муж рассмеялся: «Опять ты за свое!».

Она прошлепала к лодке и заметила, невинно глядя на него зелеными глазами: «Что ж ты в

озеро не окунаешься? Али прошли те времена?».

-Не прошли, - сдерживаясь, сказал Петька и сел на весла. «Однако ж мне, Марфа, не

восемнадцать лет, а тридцать пять почти – уж потерплю, благо дорога недалека».