"Мы съ Иргенсомъ не друзья, но мн пришло въ голову, что съ нимъ поступили несправедливо. Кто его противникъ? Коллега, также писатель, втихомолку работающій, какъ кротъ у се5я въ своей нор? Я не знаю. Но я знаю, что наши писатели стснены обстоятельствами; я наблюдалъ за ними здсь, въ город: они мелочны и желчны, они завидуютъ счастью другого и даже не въ состояніи скрытъ эту зависть. Достигнувъ извстнаго возраста и написавъ извстное число книгъ, они длаются раздражительными и обижаются на то, что страна не доставляетъ имъ денежныхъ суммъ, нужныхъ имъ для жизни, они находятъ даже, что имъ вредятъ тмъ, что нація недостаточно ихъ признаетъ. Они постоянно жалуются: ну вотъ теперь обнаруживается, какъ Норвегія обращается со своими великими людьми. А насколько нужне эта несчастная премія журналистамъ, этимъ выбивающимся изъ силъ постояннымъ труженикамъ какого-нибудь листка! Журналистъ длаетъ въ одинъ мсяцъ больше работы, чмъ писатели въ цлый годъ. Часто у нихъ есть семьи, и имъ приходится очень туго; многихъ судьба очень преслдуетъ, они когда-то мечтали о свободной и богатой жизни, а не о томъ, чтобъ сидть въ редакціи какой-нибудь газеты, гд ихъ анонимная работа пропадаетъ совершенно безслдно и гд большинство изъ нихъ должны страшно напрягать свои силы, иногда даже прибгать къ лести, чтобъ удержать за собою мсто. Если имъ приходитъ въ голову какая-нибудь оригинальная идея, мысль, то она тотчасъ же должна погибнуть, они помщаютъ ее въ какую-нибудь газетную статью, статья эта печатается, и мысль исчезаетъ гд-то въ пространств. И что они за это получаютъ? Ахъ, очень жалкое вознагражденіе, жалкое и очень мало радости. Эти люди заслуживаютъ поощренія; и этимъ никто ничего бы не потерялъ; результаты сказались бы въ свободной и краснорчивой газетной литератур. Въ этомъ нтъ ничего невозможнаго, а насколько больше можетъ сдлать честный журналистъ своей ежедневной работой, стремящейся къ чему-то для себя и для своихъ, чмъ вс эти писатели, которые напишутъ разъ въ годъ книжку, а потомъ отдыхаютъ и добиваются премій".
Въ продолженіе всего этого разговора актеръ Норемъ сидлъ молча, понуря голову, онъ изрдка поднималъ тяжелыя вки и устало и лниво курилъ свою сигару. Наконецъ, онъ взглянулъ на окружающихъ, поставилъ на столъ свою пустую кружку и сказалъ!
"Да, Мильде, если ты дйствительно хочешь меня угостить, то дай, пожалуйста, мн портеру".
Принесли портеръ.
Въ эту самую минуту дверь въ кафе открылась, и вошелъ Иргенсъ съ фрекенъ Агатой. Они остановились на минутку внизу около двери и осмотрлись вокругъ; Агата не была смущена, она была спокойна; но когда она увидла Гольдевина, она поспшно направилась къ нему, улыбнулась и открыла ротъ, чтобы поздороваться съ нимъ, но вдругъ остановилась. Гольдевинъ пристально посмотрлъ на нее и невольно взялся за пуговицы, но тмъ не мене онъ остался.
Это произошло въ нсколько секундъ.
Иргенсъ и Агата вмст подошли къ столу, поклонились и сли. Агата протянула Гольдевину руку. Мильде спросилъ ихъ, что они будутъ пить.
"Вы пришли слишкомъ поздно", сказалъ онъ, смясь. "Вамъ нужно было бы прійти раньше, а теперь представленіе уже кончено. Гольдевинъ занималъ насъ разговорами объ истин".
Иргенсъ бросилъ на Гольдевина быстрый взглядъ и сказалъ, закуривая папиросу:
"Я уже наслаждался однажды бесдой съ господиномъ Голъдевиномъ тамъ въ Тиволи: кажется, этого съ меня вполн достаточно".
Иргенсъ съ трудомъ скрывалъ свою непріязнь къ Гольдевину. Онъ уже второй разъ видлъ сегодня Гольдевина; онъ видлъ, какъ онъ только что стоялъ передъ его квартирой на улиц Транесъ, № 5. Онъ не могъ выйти съ Агатой прежде, чмъ не удалился этотъ чортъ. Счастливый случай привелъ Гранде, а то этотъ человкъ стоялъ бы все еще тамъ. И какъ онъ стоялъ? Какъ стражъ, какъ настоящій стражъ, не двигаясь. Иргенсъ злился, ему стоило большого труда не пускать Агату къ окну; если бъ она посмотрла въ окно, она тотчасъ же увидла бы Гольдевина. Онъ совсмъ и не скрывался, онъ стоялъ и желалъ, чтобы его видли, и держалъ такимъ образомъ парочку въ осадномъ положеніи.
Теперь у него былъ очень смущенный видъ. Онъ игралъ своей кружкой и смотрлъ внизъ.
"Да, Иргенсъ, въ тотъ вечеръ вамъ, писателямъ, досталось", продолжалъ Мильде. "Но ты, можетъ быть, думаешь, что тогда въ Тиволи вы получили достаточно? Да сравнительно съ сегодняшнимъ вечеромъ, то была лесть, молоко и медъ. Вы, оказывается, не великіе вожаки, и очень даже достижимы. Кром того, у васъ скверная привычка, вы завидуете, копаете другъ другу ямы, постоянно грызетесь. Хе-хе, узнаешь ли ты себя?"
Иргенсъ пожалъ плечами.
Агата ничего не говорила, она смотрла то на одного, то на другого, и, беззаботно улыбаясь, смотрла на Иргенса. Она опять стала спокойной.
"Да", сказалъ адвокатъ: "Гольдевинъ былъ очень рзокъ; но тмъ не мене онъ указалъ на то, что несправедливо, что о стихахъ Иргенса ничего не говорили. Вдь это ты слышалъ, Мильде?"