Гольдевинъ тотчасъ же воспользовался этимъ поводомъ и отвчалъ. Это не относилось къ Норему, онъ даже не смотрлъ на него, но онъ говорилъ то, что накипло у него на сердц, говорилъ это всмъ, вообще, такъ просто, въ пространство. "Нельзя утверждать, что вс мужчины и женщины испорчены, но они дошли до извстной степени безсодержательности, они вырождаются и мельчаютъ. Новая земля, блдная земля, тамъ нтъ плодоносной земли, нтъ обилія. У молодежи холодная, жидкая кровь, они предоставляютъ всему итти своимъ путемъ, и огорчаются лишь поверхностно, когда ихъ собственная страна молчитъ и не отвчаетъ на вызовъ. Теперь ужъ дло больше не обстоитъ такъ, что гордость Норвегіи это — личная гордость каждаго норвежца, будь то консерваторъ или либералъ. А также и женщины, он очень спокойно проживаютъ свою жизнь, не уставая отъ жизни, но вмст съ тмъ и не внося ничего въ нее. И какъ он могли бы внести что-нибудь? Имъ вдь нечего вносить. Он мелькаютъ, какъ синіе огоньки, отъ всего пробуютъ понемножку, какъ радости, такъ и горести, и не сознаютъ, что он потеряли всякое значеніе. У нихъ больше нтъ самолюбія, ихъ сердце не причиняетъ имъ большихъ терзаній, оно бьется очень быстро, но ничто не заставляетъ его трепетать въ груди. А что сталось съ гордымъ міровоззрніемъ молодыхъ женщинъ, двушекъ? Это міровоззрніе имло большое и глубокое значеніе; но теперь его уже больше не встртишь; для женщинъ все равно, что посредственность, что геніальность, он приходятъ въ восторгъ передъ парой несчастныхъ стиховъ и даже передъ вымученнымъ романомъ. А было время, когда лишь великія и гордыя вещи побждали ихъ. Теперь ихъ требованія низведены до минимума, теперь он уже больше и не могутъ желать большаго, ихъ потребности заснули. Женщина потеряла свою силу, богатую и милую простоту, большую страсть; она потеряла ту настоящую радость, которую даетъ единственный человкъ, ея герой, ея богъ, она подходитъ къ первому встрчному и бросаетъ направо и налво услужливые взгляды. Любовь сдлалась теперь для женщины названіемъ прошедшаго чувства, она читала объ этомъ, и въ свое время это также занимало ее, но теперь все это легко скользнуло мимо нея, какъ притупленный звукъ. Да, женщины и не сознаютъ этого своего недостатка, ахъ, нтъ, оно окончательно вырвано. Этому ничмъ нельзя помочь. Черезъ нсколько поколній опять настанетъ хорошее время, все движется, какъ волна. Но теперь, въ данную минуту, мы самымъ беззаботнымъ образомъ путаемся остатками. Только торговая дятельность иметъ свжій, здоровый пульсъ; торговля ведетъ свою шумную жизнь, будемъ благодарны ей за это! Она дастъ намъ обновленіе".
При этихъ послднихъ словахъ Мильде такъ возмутился, что онъ досталъ десятикронную бумажку, швырнулъ ее Гольдевину черезъ столъ и сказалъ раздраженно:
"Вотъ… Вотъ ваши деньги! Вы помните, я занялъ у васъ какъ-то десять кронъ, я забылъ было это. Теперь, я надюсь, вы понимаете, что вамъ можно уходить".
Гольдевинъ вдругъ покраснлъ до самыхъ корней волосъ; но тмъ не мене онъ взялъ кредитку.
"Вы не очень-то вжливо благодарите за долгъ", сказалъ онъ.
"Нтъ, но кто же вамъ сказалъ, что я вжливый человкъ. Самое главное то, что вы теперь получили обратно ваши деньги, и мы теперь надемся, что вы освободите насъ отъ вашего присутствія".
"Да, да, благодарю; мн нужны деньги, у меня больше нтъ", сказалъ Гольдевинъ и завернулъ деньги въ кусокъ газетной бумаги. Уже самый способъ, какимъ онъ пряталъ эту маленькую незначительную кредитку, показывалъ, насколько онъ былъ безпомощенъ и какъ мало онъ привыкъ имть деньги въ рукахъ. Вдругъ онъ посмотрлъ Мильде въ лицо и продолжалъ: "Я впрочемъ совсмъ не надялся получитъ отъ васъ обратно этотъ долгъ".
Мильде всего передернуло, но онъ вскор оправился; это сильное оскорбленіе не заставило его одуматься, онъ проглотилъ его и пробормоталъ въ отвть, что у него не было намренія быть невжливымъ, онъ извиняется, онъ былъ очень раздраженъ, но однимъ словомъ…
Норемъ, сидвшій пьяный и равнодушный, не могъ дольше сдерживаться, онъ видлъ во всемъ этомъ только смшное и сказалъ, смясь:
"Ты и этого человка поддлъ, Мильде? Нтъ, ты занимаешь деньги у перваго встрчнаго! Ты просто неподражаемъ! Ха, ха, у этого тоже!"
Гольдевинъ всталъ.
Въ эту же самую минуту, встала также и Агата и быстро подошла къ нему. Она схватила взволнованно его за руку и начала ему что-то говоритъ, потащила его за собой къ другому окну и шептала. Тамъ они сли, вокругъ нихъ никого не было, она сказала:
"Да, да, это такъ, вы говорили все это мн, я поняла это, вы правы, Гольдевинъ, правы, правы. Вы увидите, все теперь будетъ иначе. Вы говорили, что я этого больше не могу, что я больна, не въ состояніи это сдлать, но нтъ, я могу, вы это увидите. Я только теперь все понимаю, вы мн сказали милый, милый Гольдевинъ, не сердитесь на меня, я такъ часто была неправа…"