Новая земля (Новь)

Кнутъ Гамсунъ Новая земля (Новь)

ГЛАВА I

Нжный, золотистый металлическій ободокъ показался на восток, гд выходитъ солнце. Городъ начинаетъ пробуждаться; тутъ и тамъ слышенъ отдаленный шумъ большихъ тяжелыхъ телгъ, възжающихъ въ улицы со всякимъ рыночнымъ товаромъ: сномъ, дровами, мясомъ и проч. За ночь мостовыя немного подмерзли, и отъ телгъ несется грохотъ. Былъ конецъ марта.

Въ гавани все тихо. Порой показывается на палуб сонный матросъ. Изъ корабельныхъ кухонь поднимается дымъ; полуодтые шкипера высовываютъ головы изъ люковъ и смотрятъ, какая погода; море спокойное, флюгера не шевелятся. Вотъ открывается первая дверь въ склад, - тамъ видны цлыя груды ящиковъ, мшковъ, веревокъ, бочекъ; люди работаютъ канатами и тачками; они не совсмъ еще проснулись и зваютъ широко раскрытыми бородатыми ртами. Къ пристанямъ подходять паромы; съ нихъ снимаютъ и тащатъ товаръ, нагружаютъ на телги и увозять. На улицахъ открывается одна дверь за другой, поднимаются шторы; мальчики подметаютъ магазины и обтираютъ пыль съ прилавковъ. Въ магазин Генрихсена сынъ уже сидитъ за своей конторкой и просматриваетъ только что полученную почту. Какой-то молодой человкъ тащится усталыми, сонными шагами черезъ желзнодорожную площадь; онъ возвращается съ попойки отъ одного товарища и совершаеть свою утреннюю прогулку.

У пожарной части онъ встрчаетъ своего знакомаго, возвращающагося тоже изъ какого-то собранія; они кланяются другъ другу.

„Ты уже всталъ, Ойэнъ?“ спрашиваетъ первый.

„Да, т.-е. я еще не ложился“, отвчаетъ другой.

„Я тоже“, говоритъ первый; „покойной ночи!“

Онъ идетъ дальше, — ему смшно, что онъ средь бла дня говоритъ „покойной ночи“. Это еще очень молодой человкъ, полный надеждъ; его имя два года тому назадъ сдлалось сразу извстнымъ, когда онъ написалъ большую лирическую драму. Это Иргенсъ, — вс его знаютъ. Онъ носить лакированные башмаки, а его закрученные усы и блестящіе черные волосы придаютъ ему очень молодцоватый видъ. Онъ проходить черезъ рынокъ; ему интересно смотрть на крестьянъ, какъ они одинъ за другимъ прозжаютъ по улицамъ и занимаютъ вс рынки города своими телгами. Ихъ лица загорли отъ весенняго солнца, вокругъ шеи у нихъ толстые, шерстяные платки, а руки сильныя и грязныя. Они такъ озабочены тмъ, чтобы продать свой скотъ на убой, что зазываютъ даже его, молодого безсемейнаго двадцатичетырехлтняго человка, лирика, который равнодушно прогуливается, чтобы разсяться.

Солнце поднимается выше. Улицы начинаютъ кишть экипажами и людьми; черезъ короткіе промежутки раздаются свистки фабрикъ изъ городскихъ предмстій и съ желзнодорожныхъ станцій; базаръ становится все многолюдне и многолюдне; дловые люди мечутся взадъ и впередъ; нкоторые изъ нихъ дятъ завтракъ, завернутый въ газетную бумагу. Какой-то человкъ везетъ телжку съ цлымъ возомъ свертковъ и мшковъ; онъ доставляетъ товаръ на домъ; онъ запрягъ себя, какъ лошадь, и въ то же время смотритъ въ свою записную книжку, гд у него адреса.

Какой-то ребенокъ безъ передышки бгаетъ съ утренней газетой, — это двочка, страдающая пляской св. Вита; ея маленькое тльце качается во вс стороны, она дергаетъ плечами, останавливается, потомъ снова бжитъ отъ двери къ двери, взбирается по лстницамъ на высокіе этажи, звонитъ, оставляетъ газету и снова спшитъ. Съ двочкой собака, — маленькая собачка; она хорошо дрессирована и повсюду сопровождаетъ ее.

Все въ движеніи, шумъ растетъ.

Онъ начинается на фабрикахъ, на корабельныхъ верфяхъ, въ механическихъ мастерскихъ, лсопильняхъ; онъ смшивается съ грохотомъ экипажей и съ человческими голосами, заглушается какимъ-нибудь пароходнымъ свисткомъ, рзкій звукъ котораго поднимается кверху, какъ дрожащій лучъ; онъ сосредоточивается на большихъ рынкахъ, и, наконецъ, весь городъ охватывается страшнымъ шумомъ. А среди всей этой суматохи почтальоны съ сумками разносятъ извстія о курс изъ другихъ странъ; великая поэзія торговли охватываетъ весь городъ, — пшеница въ Индіи и кофе на Яв въ цвту, а испанскіе рынки требуютъ рыбы, очень много рыбы для поста.

Восемь часовъ. Иргенсъ идетъ домой. Онъ проходитъ мимо магазина Генрихсена и ршается заглянуть туда на минутку.

У бюро все еще сидитъ сынъ хозяина фирмы, — молодой человкъ въ шевіотовомъ костюм; у него большіе голубые глаза, хотя цвтъ лица темный; непокорный завитокъ волосъ свшивается ему на лобъ. Высокій, рзкій, отчасти скрытный, онъ иметъ видъ тридцатилтняго мужчины. Товарищи цнятъ его, потому что онъ часто помогаетъ имъ деньгами или разными съдобными товарами изъ погреба своего отца.

„Доброе утро“, говоритъ Иргенсъ.

Тотъ удивленъ, онъ отвчаетъ:

„Какъ, это ты? Ты уже всталъ?“

„Да, т.-е. я еще не ложился“.-

„А, это другое дло. А я ужъ здсь сижу съ пяти часовъ и уже телеграфировалъ въ три страны“.

„Боже мой, ты, вдь, знаешь, что я отношусь совершенно равнодушно къ твоей торговл. Я хочу лишь объ одномъ тебя спроситъ, Олэ Генрихсенъ, — не найдется ли у тебя для меня рюмка водки?“