Никта

Отец вынул из кармана перочинный ножик, рывком повернул лицо Катрин к слабому источнику света — откуда-то сверху свесилась обычная лампочка Ильича на проводе — и провел ножом по ее щеке. Девушка вскрикнула, безуспешно пытаясь вырваться. Она даже умудрилась ударить обидчику ботинком между ног, но тотдаже не поморщился. Оля стояла поодаль, злобно ухмыляясь.

— Он всем напомнит, как тебя звать, — сказала сестра. — Напишет твое имя на лице, Катька.

— Да, ты просто Катька из Энска, а не та мадам, которой ты себя мнишь. Ты бездарная девка, которая погубила свою сестру, — отец провел еще две черты. — Она ж была моей надеждой, умницей, рисовать умела, на танцы ходила, не то что ты! Лучше б она тебя утопила, а не ты ее. Я б ей только спасибо сказал, что избавила от лишнего рта.

Катрин задыхалась. Слова отца душили сильнее, чем его руки.

— Ложь, — снова смогла прохрипеть она.

— Чего? — удивился отец. — Может, сначала язык тебе отрезать, чтоб не спорила?

«Бесконечная рефлексия», — вспомнился ей голос Максима.

«Максим прав», — подумала Катрин. — «Я сижу в своих страданиях, как в болоте. И вот-вот утону».

Рука отца стала будто бы слабее.

— Да, она погибла, — проговорила Катрин, все еще дрожа. Она повернулась к сестре, поскольку именно та, на ее взгляд, правила балом. — Мне очень жаль, потому что она была хорошей девочкой. И я встретила настоящую Олю, которая ушла в Рай и помогает добираться туда другим душам, и это — подходящая работа для нее, светлой и доброй. Вот чем занимается настоящая Оля, а не попытками напугать свою сестру. Я не верю в тебя! Ты не ее призрак. Ты призрак моего собственного ума. Я тебя отпускаю.

И руки отца отпустили ее. Катрин рухнула на землю.

— Тебя я тоже отпускаю, — сказала она миражу отца. — Я все еще презираю тебя, ты меня, видимо, тоже; но ты больше не влияешь на мою жизнь. Ты не можешь схватить меня за горло или за руку. Ты остался не только в другом городе, но и в другом времени. А оно давно утекло.

Отец отшатнулся и провалился в ночь.

— Все это было классной имитацией, ложная Оля, — продолжала Катрин, снова обращаясь к девочке. — Так что — спасибо тебе. Если бы не ты, я бы до сих пор варилась в своем прошлом. Но ты помогла мне разобраться.

Сестра уставилась на нее ненавидящим взглядом. Еще одно отличие — настоящая Оля так на нее никогда не смотрела.

— Думаешь, сможешь так просто избавиться от меня?

— Смогу, — сказала Катрин, и произнесла фразу, прочитанную в тетради Максима, не дословно, но искренне: — Я простила тебя, я простила себя, и теперь моя душа чиста, нет в ней ничего от злого духа. Так есть и будет, амен!

Кожа сестры-самозванки покрылась пузырями, будто облитая кислотой, монстр отшатнулся, схватил лицо руками и закричал. Голос его был как скрип по стеклу. Катрин зажмурилась, а когда открыла глаза вновь, во тьме проглядывался парящий силуэт, как в утреннем сне.

— Я тебя помню, — сказала взволнованная девушка. Она все еще не могла отдышаться и прийти в себя после встречи с призраками. Ей хотелось поделиться с греком восторгом от победы, но ее останавливала мысль, что тот не оценит. — Ты приходил, когда я впервые увидела кошмар с самозваной сестрой. Я еще спросила в ту ночь, как тебя зовут — Гипнос или Онир… Это был ты, так ведь?

— Может, и я, — сказал обнаженный грек. — Может, и не я.

— К чему эти интриги… Постой-ка. Ты и есть тот «бледный мужик-извращенец», который являлся Стефану? Ты гипсовый… а Стефан решил, что мертвецки бледный. Все верно? — Катрин испытала торжество от собственной догадки, хотя она, собственно, не несла ей ни малейшей практической пользы.

— Может, верно. А может — ложно, — проронил тот.

От его манеры ведения беседы у Катрин началась изжога. Первым ее порывом было отвернуться и делать вид, что грека тоже не существует, как она время от времени пыталась проделывать с Раулем, когда тот становился особенно навязчив. Такими темпами через десяток лет вокруг нее соберется целая свита призраков, которых она игнорирует с разной степенью успешности.

Ей вспомнилось, как псевдо-Оля тут же тушевалась, стоило сменить страх на злую усмешку.

— Что ты заладил. Ломаешься, как девочка. Я думала, из нас двоих девочка — я.

Грек снисходительно развел руками, глядя на Катрин, как на разбуянившегося ребенка. Девушка пристыдилась.

— Мы — Хаос, имя нам — неопределенность. Поэтому мы не можем отвечать тебе однозначно.

— Кто это — «мы»? Тут есть кто-то еще, кого я не вижу?

— «Мы» — это я и ты.

— Ваша братия любит пудрить людям мозг, — проворчала Катрин, сама не зная, кого подразумевает под «братией».

— Я пришел, чтобы удостовериться, что ты отказываешься от нашего подарка сознательно, а не сгоряча.

Катрин опять чуть не сорвалась — ее подмывало вылить на неизвестное существо ушат ругани, втолковать ему, что такой подарок она в гробу видала, и что ему следует полистать каталог с косметикой, если он в следующий раз захочет ей что-нибудь подарить. Но она сдержалась.