Лимб

Мерлин Маркелл Лимб

От автора

Для начала я должен сказать следующее:

1. Даже если автор взялся писать от первого лица, слова и мысли героев — не всегда мнение автора. А иногда — мнение.

2. Набор жанров может показаться вам странным. И мистика, и фэнтези, и просто проза. Всё отчасти правда; плюс с тем же успехом я мог воткнуть триллер, ужасы или попаданцев. Вот и тег поставил на всякий. Признаюсь, что сам не знаю, к какому жанру отнести эту книгу.

3. Предупреждаю, что в книге есть:

— нецензурная брань и слэнг (мало)

— упоминания лгбт (мало)

— опечатки (мало)

— рассказы вместо показа, нытьё и потоки размышлений (много).

Да, последнего так много, что оно почти съело долю, обычно отводимую на описания, сюжет и динамику. Если же для вас это всё приемлемо, что же, переворачивайте страницу.

Глава 1

Как известно из древнеиндийского мифа, мир покоится на спинах слонов, а те гордо торчат на спине черепахи. Поскольку я сам для себя никогда не был чем-то меньшим, чем мироздание, я тоже решил оседлать черепаху, только миновав промежуточное слоновье звено.

Индийской черепахе полагалось, в свою очередь, лежать верхом на змее, но змеей этой для меня уже был причудливый мир вокруг. Так что черепаха моя не пялилась в космос с сонливой улыбкой счастливого Будды, а бежала по скользкому песку, как по спине гигантской кобры, причём со скоростью сорока километров в час. Она была, несомненно, самой быстрой черепахой во всех измерениях.

Итак, я ехал на черепахе, и, признаться честно — с крайним неудобством. Твёрдый шипастый панцирь и так мало походил на кресло в бизнес-классе, а на поворотах и вовсе становился худшим сидением в истории после ведьмина стула. Мне оставалось только отвлекать себя прекрасными видами на бескрайнее Нигде.

Нигде когда-то было городом — в другом времени, в другом измерении — или даже множеством городов. Теперь они сотканы в единое полотнище из осколков воспоминаний множества людей. С гордостью замечу, что к ним примешалась и моя собственная память. За свою жизнь я, к счастью, успел повидать много городов, и вот результат — Париж, Копенгаген, Лондон, Стокгольм вырастают на моем пути знакомыми театрами, кофейнями, памятниками и мостами. Всеми местами, в которых я успел побывать, пока не умер.

Черепаха затормозила, учуяв мою печаль, я отпустил поводья и спешился. Песок взмыл в воздух невесомым облачком, когда ботинки коснулись земли, и поплыл прочь. Странно, но у меня еще осталась способность удивляться. Я топнул по земле вновь и вновь, безуспешно надеясь на повторение чуда, и отправился дальше пешим шагом, чтобы размять ноги. Сзади зашуршало, зашелестело — это черепаха зарывалась в песок.

Я шёл по пустому городу, ничуть не страшась его зловещей тишины. Я был в нем не один, кроме меня, здесь находилось еще минимум полтысячи человек, но они были далеко отсюда. Строили районы на основе своих воспоминаний. Возможно, потому я отправился в путь — хотел тщеславно испачкать своими воспоминаниями как можно большую территорию. И отдохнуть от людей, пожалуй.

Обычно мне нравилось быть среди себе подобных, но народец в Нигде подобрался не в пример бестолковый. А как мне ещё их называть, как не идиотами? Пятьсот моих соотечественников совершили массовый суицид, чтобы перенестись в лучший мир. Так вышло, что я оказался в радиусе поражения, вот и проснулся миг спустя на том свете вместе с кучкой сектантов, с которыми у меня не было ничего общего. Я не люблю их, они не любят меня, так зачем друг друга нервировать? Вот и уехал один.

* * *

Витрина приземистого серого здания привлекла мое внимание. Я прислонился к стеклу ладонями и лбом, вспоминая, в каком городе я мог такое видеть: два десятка кукол в немыслимых позах, занятые немыслимым действом. Нет, там не было ничего пошлого, но то, что куклам надлежало изображать, я разобрать не мог. Одна кукла склонила голову, но подняла руки — которые от локтей до кистей висели безвольно, как ивовые ветви. Другая стояла на коленях, протягивая первой искусную, почти неотличимую от настоящей, вишню. Вместо головы у этой второй был рыбий хвост. Все остальные куклы тоже разыгрывали невнятные, бессмысленные сцены, и я почти слышал скрип своих извилин, безуспешно толковавших изображение.

Наконец, я признался самому себе: такой витрины я нигде не видывал, а раз так, она сотворена кем-то, кто побывал здесь до меня. И тогда я испытал укол ревности, будто бы обнаружил в углу собственной картины человечка, бездарно пририсованного вандалом.

Я решительно толкнул дверь и шагнул внутрь серого дома. Комната, невообразимо большая по сравнению с тем, каким здание казалось снаружи, оказалась совершенно пуста, если не считать винтовой лестницы в центре. Тут-то впервые за время путешествия меня посетил слабый страх. Здравый смысл, воспитанный на фильмах ужасов, говорил мне, чтобы я не смел подниматься на второй этаж. Природный авантюризм ввязался с ним в спор, доказывая, что раз уж я и так покойник, бояться мне нечего.