Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

В Ленинграде советской музыкальной жизнью заведовали функционеры от Союза композиторов – Василий Соловьев-Седой (с 1948 по 1964) и Андрей Петров (с 1964 по 1991). По воспоминаниям одного из студентов Уствольской, оба относились к ней уважительно и покровительствовали ей. Над Соловьевым-Седым и Петровым стоял москвич Тихон Хренников, назначенный генсеком Союза в 1948 году. Он занимался политикой в высших эшелонах, на уровне ЦК и Верховного Совета, и получил немало наград за службу советской власти. В конечном итоге Хренников стал, по выражению журналистки, бравшей у него интервью в 2000 году, «телохранителем» советского репертуара[448].

Музыка, оберегаемая Хренниковым на посту главы Союза композиторов, звучит будто бы умышленно шаблонно. Мария Фролова-Уокер поставила диагноз этому творческому методу в двух остроумно озаглавленных статьях: «Фальшивый, банальный, пошлый» и «Сталин и искусство скуки»[449]. Уствольская на первый взгляд – прямая противоположность Хренникову: женщина, затворница, политически бесправная, жительница Ленинграда, а не Москвы, редко выступала, нечасто публиковалась, всячески шла поперек «фальши, банальности, пошлости». Хренников мало говорил о ней в официальных заявлениях, что само по себе красноречиво. В принятой в феврале 1948 года резолюции, развенчивающей формализм в музыке (то есть тенденции к абстрактному модернизму), Уствольская не упоминается, но, как пишет Ольга Пантелеева, в первых рецензиях критика ее формалистских склонностей уравновешена признанием попыток преодолеть данные склонности с помощью фольклорных мотивов[450]. Однако отмыть клеймо формализма было не так просто, и некогда позитивные ежегодные характеристики, которые Уствольская получала от Ленинградской консерватории, скоро мутировали в, по выражению Пантелеевой, «инвективы»[451].

В 1949 году Хренников придумал, как спасти Уствольскую. С Концертом для фортепиано было, конечно, много проблем, особенно в не подлежащей реабилитации коде, но в целом она оставалась, по его мнению, «подающим надежды композитором»[452] (обратите внимание, что Уствольской на тот момент было 30 лет – едва ли инженю по нынешним стандартам, но все еще отроковица в пенсионерском контексте советских 1940‐х). Хренников даже хвалил ее «Сон Степана Разина» (1948), 12-минутную композицию для баса и симфонического оркестра, основанную на песне уральских казаков «Ой, то не вечор», как образчик своего жанра и позитивное противоядие безнадежной и беспомощной музыки ее ровесника Александра Локшина (1920–1987)[453]. (Речи Хренникова и опубликованные затем конспекты – настоящие пособия по контрастным прилагательным. Риторический маятник качается тут от «теплого» и «настоящего» к «холодному» и «фальшивому», пока карьеры композиторов висят в воздухе.) «Сон Степана Разина» впервые был исполнен осенью 1949 года в Большом зале Ленинградской филармонии и удостоился номинации на Сталинскую премию в области музыки[454]. Среди других сочинений «подающего надежды композитора» можно назвать симфоническую поэму о шахтере «Человек с горы Высокой» (1952), симфонические композиции «Подвиг героя» и «Огни в степи», сюиты «Пионерская» и «Детская» (последнюю «Мелодия» выпустила в исполнении Евгения Мравинского).

«Советская музыка» – печатный орган Союза композиторов – намекнула в 1952 году, что Уствольской следовало бы подкорректировать свои убеждения; эта статья за авторством Арнольда Сохора сопровождалась размытой, женственной студийной фотографией Уствольской. Без ретуши она вызывала дискомфорт; она могла быть прямолинейной со своими студентами (отрицательное качество для женщины, положительное для мужчины) и выражала, защищая свое творчество, полное безразличие к идеалам партийности. Вот что говорит на эту тему Сохор: