Награда

Кетони осторожно взял из рук Матвея Алексеевича расписку, в которой фельдшер обязался вылечить Сыпытку, спрятал бумажку в берестяную шкатулку и пошел запрягать собак. Ушел за своей упряжкой и обрадованный Дзяпи. Вслед за ними вышли остальные. Остался только старик.

— Русский Матвей, хорошо лечи Сыпытка, — дрожащим голосом проговорил он. — Хороший девка Сыпытка.

А Матвей Алексеевич размышлял над необычной своей распиской. А если не выживет Сыпытка? Надолго тогда потеряют жители стойбища веру в силу медицины. Не поспешил ли он? И все же иного выхода не было.

Собаки, впряженные в нарты, повизгивали от нетерпения. Дзяпи и Кетони выносили Сыпытку, завернутую в меха...

Конец Ваньки-калмыковца

По субботним вечерам занятий не было. Аня решила использовать это время для репетиций. Она достала в Сретенском пьесу «Великий коммунар». Больше никакой не было в сельской библиотеке. В пьесе действовали короли пажи, парижские коммунары. Пришлось сильно сократить пьесу, чтобы обойтись меньшим числом участников. Сама Аня взяла роли королевы и пажа. Роль короля взял Матвей Алексеевич. Спектакль приурочивался к Восьмому марта Впервые в стойбище будут праздновать день женщин.

С замиранием сердца ждала этого праздника Сайла. Ей поручили организовать выставку вышивок. От своей матери — лучшей мастерицы стойбища она научилась вышивать гладью и делать искусные аппликации. Теперь Сайла решила, что она вышьет ковер и подарит его супругам Мартыненко. Много сделали они для нее, ой как много! Самый красивый ковер подарит им.

Сайла открыла свою шкатулку, чтобы выбрать образцы вышивок и аппликаций. Образцы, изготовленные из бересты, перешли к ее матери от бабушки, так древни были они.

И тут Сайла с огорчением вспомнила, что отдала их старой жене Апы.

Не сразу решилась Сайла переступить порог дома Апы — противны ей и дом и сам хозяин. Но таких причудливых кружев из бересты она нигде не найдет.

Вечером, подкараулив, когда Апа выйдет из дому и останется только его старшая жена, Сайла вошла и попросила отдать свое берестяное сокровище. Но пока старуха шарила по ларцам и ящикам, у фанзы послышался голос Апы. Старшая жена трясущимися руками схватила Сайлу за плечи.

— Прячься, Сайла! — испуганно прошептала она, подтолкнув молодую женщину к груде одежды, навешенной на деревянные колышки.

У Сайлы бешено заколотилось сердце. Невольно подчиняясь испугу, она зарылась в одежду и замерла, стараясь не дышать.

В дом вошли несколько человек. Старшая жена выходила с жирником в переднюю половину, и огонь погасило ветром. Апа зажег было спичку, но один из гостей — по голосу Сайла узнала китайца Чжана — задул огонь, проворчав:

— Не надо, огня, в темноте разговаривать лучше.

— Зажигай, Апа! — властно приказал хриплым голосом другой гость. — Хочу на ваши рожи посмотреть. А слаб ты все-таки, Чжан.

— Осторожность не мешает, — отозвался китаец.

— Иногда и мешает...

Апа быстро зажег керосиновую лампу и засуетился, словно не мог отыскать что-то нужное.

— Да сядь ты, чертова морда! — прикрикнул на него хриплый. — Принес бы чего-нибудь выпить, закусить. Околел, добираясь до вас.

Сайла выглянула из-под груды одежды и обмерла. Она как-то раз, давно, когда еще выходила замуж за Апу, видела этого хриплого. Бандит Ванька-калмыковец Сердце Сайлы заныло: вдруг ее обнаружат? Калмыковец снял шубу, бросил ее на кап, положил наган на стол. Тем временем жена Апы принесла бутылку ханьшина, осетрины, ломти хлеба. Не дожидаясь приглашения, калмыковец налил себе вина, выпил и стал закусывать.

— Ты почему в неурочное время пожаловал? — недовольным голосом спросил Чжан, выждав, пока Ванька насытится.

— Руки чешутся, морду пришел тебе набить, — гость зло рассмеялся.

— Все шутишь? А дела надо бы делать, — с мягкой настойчивостью проговорил Чжан.

— Дела, говоришь? А с кем их делать, Чжан? Ты спросил? — вскочил с кана Ванька-калмыковец и заходил по фанзе.

— У тебя отряд...

— Был! Теперь нет отряда, да! Все к черту! А все ты виноват, хунхуз проклятый. Вот всажу пулю в башку — дело! — Ванька схватил наган, поиграл им перед носом Чжана.

Китаец остался спокойным.

— Положи оружие, — холодно приказал он. — А ты не хунхуз?

— Я освободитель родины, я белый офицер, китайская морда! — закричал калмыковец. Сайле показалось, что он сейчас выстрелит в Чжана. — Ты что мне обещал: «Живите в тайге, скоро будет подмога из-за границы». Где твоя подмога?

— Ждать надо, — хладнокровно заметил китаец.

— Поздно, Чжан! — с надрывом крикнул калмыковец. — Поздно! Нет отряда...

— Что произошло?

— Разогнали отряд большевики. Все к черту! Кто сам сбежал, кого выловили, кого постреляли. Как рябчиков! — Ванька-калмыковец бросил наган на стол, потянулся к бутылке.

Чжан положил руку на плечо бандита.

— Я тебя знал как твердого человека, Иван. Нервы?

— Хватит твердости влепить тебе пулю в лоб, — заносчиво ответил Ванька-калмыковец.

— Нам с тобой ссориться нельзя, офицер, — спокойно проговорил Чжан. — Я тебе помогал. Ты свое дело делаешь, я свое. Зачем ссориться? Что теперь думаешь делать?