Награда

— Пусть раздевается, и ты снимай шубу, — обратилась к Кирилке Груша.

— Нет, мы сейчас пойдем. Нам только с доктором поговорить. Говори, Дзяпи, — обратился Кирилка к молчавшему гостю.

— Моя дочь ногу ломал, — сказал Дзяпи. — Ходил в тайгу, дрова собирать, ногу ломал совсем. Болит нога, как бревно, однако. Шаман был, самый сильный, с Горина шаман, не помог. Говорит: «Умрет, никто не поможет». Жалко дочку. Только замуж вышла. Муж молодой совсем, хороший охотник. Умрет дочка — плохо.

Нанаец жалобно сморщился, схватил Матвея Алексеевича за руку и стал просить:

— К нам в стойбище поедем. Лечи дочку. Ты хорошо лечишь, все в тайге говорят. И Кирилка говорит. — Не отпуская руки, нанаец просительно смотрел в глаза Мартыненко.

Матвей Алексеевич уговорил гостя присесть к огню и рассказать, как протекает болезнь дочки. Из его объяснения фельдшер понял, что бедная женщина мучается от сильной боли уже несколько дней. Лицо Матвея Алексеевича стало серьезным. Надо ехать.

Груша с тревогой смотрела на мужа. Она без слов угадывала его решение.

— А далеко ваше стойбище? — спросила она гостя.

— Не, — покачал он головой. — Пять солнц езды, самое большое. Скоро будем. Собаки хорошие.

— Пять суток в пургу... Матвей, может обождать? Погода-то: в двух шагах ничего не видно, — проговорила Груша умоляюще.

— Пурга утихнет, — ласково сказал Матвей Алексеевич. — Дзяпи человек опытный, дорогу знает. Собирай-ка меня в дорогу. Завтра утром пораньше приходи, — обратился он к гостю.

Тот заулыбался, обрадованный.

Скоро в притихшем домике слышен был только легкий храп Матвея Алексеевича. Груша собирала вещи в дорогу, прислушивалась к вою ветра за стеной.

Собаки скулили, лаяли, не хотели тащить нарты в белую суматоху пурги. Но Дзяпи заставил-таки собак двинуться вперед, и они рванулись с места. Груша еще говорила последние наставления: «Чай в белом мешочке... запасные носки...» Еще что-то крикнула, но ветер отнес в сторону ее слова.

Маленькая фигурка женщины и расплывчатый силуэт фанзы растаяли в космах бурана. Ветер был несколько тише вчерашнего, но идти все равно было трудно. Собаки норовили встать к ветру боком и сбивались с дороги.

Особенно неистовствовала пурга на ледяной равнине Амура, открытой всем ветрам. Ветер гонит сухой, как песок, снег; снег непрерывно сыплется с неба, плотно обложенного тучами. Ресницы, брови, борода моментально покрываются ледяной коркой. Шарф, которым укутан подбородок, примерзает к лицу. Надо с силой преодолевать упругий ветер,чтобы двигаться вперед. Опасно на таком ветру выбиться из сил и присесть отдохнуть.

Покрикивая на собак, впереди упряжки бежал на широких камусовых лыжах Дзяпи. Матвей Алексеевич шел на таких же лыжах по следу нарт. Он уже несколько раз порывался поменяться местами с нанайцем, но тот отказывался.

— Ты не умеешь бегать, как я, — говорил Дзяпи. — Я родился на лыжах. Всю жизнь, однако, бегаю. Иной раз по три дня бегу за сохатым. Я хорошо бегаю...

Дзяпи уговаривал Матвея Алексеевича присаживаться на нарты. «Силы береги, доктор». Но долго сидеть Матвей Алексеевич не мог. Неудобно. Спрыгивал с нарт, надевал лыжи и бежал догонять упряжку.

Мартыненко уже чувствовал большую усталость, когда упряжка вышла к левому берегу реки. Там ветер немного утих, стало легче идти. Да и сверху перестал сыпаться снег, лишь мела поземка.

Сначала Матвей Алексеевич страдал от ломоты в ногах, задыхался от быстрой ходьбы, но постепенно он втянулся в ходьбу, дышать стало легче. Изредка Дзяпи останавливался, тогда вся упряжка дружно ложилась в снег. Собаки отдыхали, выкусывая намерзший на лапах лед. Но Дзяпи не давал им долго засиживаться и снова шел впереди, прокладывая широкую лыжню.

Во второй половине дня Дзяпи объявил привал. Упряжка остановилась у прибрежных скал, в защищенном от ветра месте. Дзяпи бросил собакам юколы, быстро развел костер и поставил на огонь котелок со снегом.

— Чай будем пить, талу кушать, — сказал он, принимаясь строгать ножом пятнистую щуку в деревянную чашку.

После чая и талы Дзяпи закурил и стал молча глядеть в огонь. Думал ли он о больной дочери или просто сидел, устав от трудной дороги? Скорее, он был просто неразговорчив, этот человек с темным, продубленным ветром и солнцем лицом.

Докурив трубку, Дзяпи начал поднимать пинками повизгивающих собак, заметенных снегом.

Быстро сгущалась темнота. Пурга усиливалась. Матвей Алексеевич предлагал остановиться, выбрать подходящее место для ночлега, но Дзяпи ничего не отвечал, только ускорял шаг.

Вскоре закончится длинный, поросший ивами остров, и дальше — открытая равнина реки. А на открытом месте в такой заварухе они могут потеряться и погибнуть. Это же безрассудство!

Матвей Алексеевич решил действовать настойчивее. Он ухватился за низкий задок нарт, и упряжка встала, как вкопанная. Выбившиеся из сил собаки, наверно, обрадовались вынужденной остановке.

Матвей Алексеевич окликнул Дзяпи. Но тот исчез в снежном мареве.

— Дзя-а-пи! — кричал Матвей Алексеевич.

Собаки взлаяли, словно почуяв беду.

— Дзя-а-пи! — звал Матвей Алексеевич, ругая себя за необдуманный поступок.