Награда

Фанза Кетони была в самом конце стойбища. Убогое жилье с малюсенькими оконцами, затянутыми неизбежным пузырем. В темной фанзе характерный запах гари — топят по-черному.

— Здесь, — схватил Мартыненко за руку Кетони.

На кане на чистой войлочной подстилке лежала молодая женщина. Беглого осмотра было достаточно, чтобы определить: у женщины скрытый перелом голени, температура высокая, слабый пульс.

— Давно она такая?

— Пять дней, — печально сказал Кетони.

Матвей Алексеевич задумался. Больную нужно вывозить отсюда. Он не хирург и вряд ли сможет сделать все необходимое. У больной пока нет гангрены, но она может быть.

Фельдшер приготовил жаропонижающее питье, с помощью Кетони напоил лежавшую в беспамятстве женщину, сделал ей перевязку и уложил поудобнее.

— Вылечишь? — спросил Кетони. В голосе не столько надежды, сколько любопытства, ребячьего любопытства.

— Трудно болеет твоя жена, — ответил Матвей. — Посмотрим, может быть, и вылечим.

— Так и шаман говорил, — согласился Кетони. — Долго лечил. Потом сказал: «Может, сама поправится. Дух дурной уйдет от нее, и поправится баба».

Матвей Алексеевич хотел сказать нанайцу, что врет его шаман, но ему было не до разговоров.

Утром Матвей Алексеевич снова навестил больную. На земляном полу — стружки от ритуальных украшений шамана. В фанзе терпко пахло дымом жженого багульника. Сыпытка тихо стонала, руки медленно сжимали и разжимали край мехового покрывала.

— Меня звала, может, здорова станет баба, — радостно заговорил Кетони, встречая доктора.

— Шаман ночью был? — хмурясь, спросил Матвей Алексеевич.

— Маленько шаманил. Бабу жалко, не ругайся, доктор. Вместе лучше лечить, силы больше у двоих, — успокаивал Кетони.

Повторный осмотр привел Матвея Алексеевича к тому же выводу: женщину надо немедленно везти в больницу. Но куда? Хабаровск далеко. В Сретенское? Там ожидали приезда хирурга, но приехал ли он? Решать нужно сейчас же, а язык не поворачивается сказать об этом Кетони. Что-то удерживает. Ответственность? Такое путешествие с больным по тайге, когда и здоровому путь этот порой непосилен?

В фанзе светло. Дзяпи торжествующе посматривал на Матвея Алексеевича, стараясь узнать, какое впечатление произведет на него такая, необычная в стойбище, жестяная пятилинейная лампа. Жилище Дзяпи сравнительно чище, чем у его сородичей. На стене плакат времен гражданской войны. На резном столике несколько книжек. Матвей Алексеевич взял одну: «Наша сила — наша нива». По таким букварям учит сейчас взрослых и детей милая Аннушка.

— Так вот, Дзяпи, Сыпытку надо в больницу везти, — вздохнув, сказал Матвей Алексеевич. — Иначе умереть может...

— Кетони — муж. Ему говорить надо, — сказал Дзяпи.

Против всякого ожидания Кетони яростно запротестовал.

— Не пущу никуда, моя жена! — кричал он, прыгая вокруг фельдшера, как рассерженный коршун. — Она глаза открывает, совсем скоро поправится.

— У нее гангрена может быть, умрет тогда твоя жена, — убеждал Матвей Алексеевич, но это мало помогало. Кетони так расходился, что начал угрожать фельдшеру.

— Убью тебя! — кричал он. — Прочь иди, кто звал!

— Русский лекарь время не жалел, к тебе в тайгу шел, чуть не замерз, а ты, неразумный бурундук, ругаешь его, — урезонивал разбушевавшегося зятя Дзяпи.

Он признавал право Кетони распоряжаться своей женой, но ведь Сыпытка была его дочь. Он воспитывал ее, учил грамоте. Дзяпи помнил, как она водила розовым пальчиком по бусинкам букв и шептала диковинные русские слова. Сейчас Сыпытка судорожно цепляется пальцами за край одеяла, угольками горят воспаленные глаза в припухших щелочках век. И волосы, густые и черные, с синим отливом, сбились в войлок. Неразумный, глупый совсем Кетони. Болезнь жены совсем отняла у него разум.

В фанзу набилось порядочно народу. Всем было интересно узнать, чем закончится поединок между Кетони и русским лекарем.

На какое-то мгновение Матвеем Алексеевичем овладело равнодушие: в конце концов зачем он тратит столько сил на уговоры? Пусть остается Сыпытка в этой темной фанзе, раз так хочет ее муж. Но Мартыненко тут же переборол минутную слабость.

— Товарищи, — обратился он к жителям села.— Помогите уговорить Кетони. Жена его умрет, если ее не свезти в больницу.

— Она дорогой умрет, — заметил кто-то.

— Далеко, ехать холодно...

— Не умрет, сам повезу, — возразил Матвей Алексеевич.

— Зачем столько говорить? — выступил вперед одноглазый отец Дзяпи. — Ты, Кетони, отпускай жену, не бойся. Только возьми от лекаря расписку, бумажку такую Если русский бумажку даст, то всегда выполнит, что обещает. Я бывал в Сретенском, такие бумаги видел.

Кетони задумался. Нанайцы привыкли уважать советы стариков, и предложение деда ему понравилось, но он еще пошумел ради престижа. Не может же охотник на людях менять свое решение!

Матвей Алексеевич понял хитрость старика. Он, конечно, не так верил в силу расписки, как хотел помочь увезти внучку, которую, видно, любил нежно, но любовь эту тщательно скрывал за нарочитой грубостью. Нежность недостойна охотника...