Награда

— Ехать-то каких-то двадцать верст, — возразил Мартыненко.

— Иной раз и верста за сто покажется, — многозначительно сказал почтарь.

— А Петр где?

— Вот он, бежит.

Путаясь в полах тулупа, к саням спешил Петр. Они уселись в задок саней. Груша поправила на муже тулуп, чтобы не поддувало, сунула в руки узелок со снедью.

— Славная у тебя жена, Матвей Алексеевич, — сказал Петр, усаживаясь поудобнее. — Вот и еду припасла. Эх, свою не застал!

— Скоро она с курсов вернется?

— Да после Нового года обещается.

Они привалились к высокому задку саней, ямщик крикнул, монотонно забалабонили глухие колокольчики на шеях заиндевелых монгольских лошадок. Дорога петляла среди ледяных торосов, иногда выходила на берег и долго вилась в лесных зарослях, потом опять выходила на Амур. На гладком льду, под которым бурлила темная вода, лошади испуганно храпели, норовили быстрее миновать опасное место, и только могучие руки почтаря удерживали их.

— Глубина-то, — произнес Матвей Алексеевич, косясь на лед.

— Колокольня с крестом уйдет, — равнодушно подтвердил старик. — Я однова провалился с тройкой. Накануне германской войны случилось. Лошади с почтой ушли в реку, сам выпрыгнул на лед. До стойбища верст пять бежал, думал, замерзну, заледенел весь...

— А ты давно живешь на Амуре, батя? — спросил Петр.

— Сызмальства. У меня родители-то крепостные были. Из Вятки на Амур лет восемьдесят назад подались. Приехали. Сказал начальник переселенцам: «Стройтесь тут!» Мужики ходили окрест, места изучали, просили, чтобы разрешили им строиться верст на пятнадцать ниже. Воспретил! «Нам, — говорит,— надобно, чтобы поселения стояли на расстоянии почтового перегона. Вы ямщичить будете».

— Тоже вроде крепостные, — вставил Петр.

— Во-во, так и вышло. И поселили на мари, место нездоровое, пашни негде заводить. Правда, обвыкли потом, обзавелись, рыбу научились ловить. Картошка, кета — наша амурская еда. Привыкли. Я-то тут родился, коренной. По мне, лучше места на земле нет. Так-то, доктор! А дедам нашим, думаю, ох, туго пришлось!

Сретенское встретило одинокую повозку лаем собак, во множестве бегавших по улице, горьковатым дымом очагов, запахами стряпни. Почтарь высадил седоков у дома волостного исполкома, а сам отправился сдавать почту.

В прокуренной, с обшарпанными стенами большой комнате, куда зашли Матвей Алексеевич и Петр, за простым столом сидел светловолосый сероглазый мужчина лет двадцати семи. Рядом пристроился уже знакомый Мартыненко секретарь исполкома. Увидев гостей, блондин, радушно раскинув руки, пошел им навстречу.

— Петр, чертушка! Ты где же так долго пропадаешь? — вскричал он.

— Это тебя надо спросить, — ворчливо отозвался Петр, усмехаясь. — Сам послал в тайгу, теперь спрашивает. Знакомьтесь: это фельдшер наш, Мартыненко Матвей Алексеевич. А это — власть местная, председатель Алексей Кольцов.

— Вы снимайте тулупы, у нас тепло сегодня, — предложил Кольцов, помогая гостям раздеться. — Ты, Петр, очень кстати приехал. У нас сегодня заседание исполкома. Петрович, — обратился он к секретарю, — чайку гостям можешь сообразить?

— Это можно, — кивнул секретарь и вышел.

— Видать, дела у вас серьезные, раз пожаловали? — спросил Кольцов, усадив гостей на скрипучий деревянный диванчик, — Ну, рассказывайте!

— Дела серьезные, — нахмурился Петр, достал из кармана гимнастерки злополучные послания бандитов и положил на стол.

Председатель неторопливо прочел обе бумажки, пригладил их крепкой ладонью, посмотрел с усмешкой на гостей.

— Ну и что?

— Грозятся гады!

— Испугался?

— Это ты брось, Алексей, — рассердился Петр. — Знаешь ведь, я не из пугливых. Но с бандитами пора кончать. Пятый год Советской власти, а у нас в волости они спокойно разгуливают. Срамота!

— Срамота, кончать с гадами надо, — согласился председатель. — Вот мы об этом и собираемся сегодня поговорить. Признаться, думали, что голод и холод бандитов изничтожат. Держатся, мерзавцы! Надо за них браться всерьез. А бумажки эти мне, между прочим, знакомы, — он вынул из ящика стола такой же листок со штампом канцелярии городского головы и показал гостям. Примерно те же слова лиловели коряво и размашисто.

— И многие такие ноты получили? — осведомился Петр, возвращая бумагу Кольцову.

— Троих пока удостоили, не считая вас.

— Какой расчет им писать такие штуки, Алексей? Уж если бы хотели подстрелить, лучше бы палили!

— Расчет есть, Петя. Расчет на панику. Подстрелить-то нашего брата не так просто, стреляные мы воробьи. А паника им на руку. Вдруг испугаемся, побежим?

— Вот и я так подумал. Так не побежим же мы!

— А напряжение душевное? Тебя ведь тоже беспокоит такое письмецо, скажи по правде?

— Чего уж тут хорошего, живой человек... И потом, проще и спокойнее, когда ты с врагом лицом к лицу встречаешься, а заугольный-то...

— Вот то-то и оно!