Награда

— Я не считаю, что Ван совсем невиновен, — хладнокровно начал Чжан с. вежливой улыбкой. Фельдшер насторожился. — Вы не найдете такого торговца, который бы немножко не мошенничал. А потери при перевозке, а мыши, а другие непредусмотренные потери? Ведь это торговля, дорогой мой доктор. Отсюда и мошенничества происходят.

— Потери учитываются официально. Есть нормы, — возразил Матвей Алексеевич.

— А вы поторгуйте! Нет, верно, попробуйте поработать хотя бы день и тогда убедитесь, что нормы эти незначительны, да!

— Если уж я пришел говорить вам неприятные вещи, — пропуская мимо ушей слова Чжана, продолжал Мартыненко, — то позвольте вас спросить, уважаемый, какое вы имеете право собирать долги для китайского купца, долги многолетней давности, сомнительные притом долги? Для вас что, советские законы не писаны? Может, тоже будете отрицать?

— Зачем отрицать, когда надо еще доказать, — не смущаясь, отозвался Чжан, поглаживая тонкой, женственной рукой длинные усы. — Я хочу только напомнить вам, дорогой доктор, что мы с вами живем в тайге... — В голосе его зазвучала металлическая нотка.

— Это что, угроза?

— Нет, зачем же? Просто дружеское предупреждение. Еще чаю? — нагловато щурясь, спросил Чжан.

— Благодарствую! — сердито отозвался Матвей Алексеевич. Он подал Чжану пачку накладных и вышел из лавки.

— Приходите в гости, будем всегда рады, — донеслось вслед.

— Приду еще, будете ли рады... — пробормотал Матвей Алексеевич, озабоченный предстоящей нелегкой борьбой.

Друзья и враги

Аня с нетерпением ждала писем от родителей из Владивостока, но уже не скучала, как в первые дни пребывания в стойбище. У нее появились друзья, масса всяких дел нахлынула на нее — скучать некогда. Днем занятия с ребятишками, вечером ликбез. А тут еще по совету Матвея Алексеевича она стала готовить к Новому году небольшую инсценировку.

Некогда скучать... Разве только вечером, оставаясь наедине с тетрадями, почувствует Аня беспричинную печаль и станет жаль себя. Кажется, одна во всем мире. Уныло шумит ветер за стеной, бросая пригоршни сухого снега в промерзшее, искристое окно. В такие вечера вспоминает Аня Кирилку: где-то он сейчас? Очень хочется девушке, чтобы пришел он в школу, сел, как всегда, у жарко пылающей печки и рассказал какую-нибудь удивительную таежную историю.

«Дитя природы, — назвал его Мартыненко. — Только что начинающее приобщаться к культуре дитя...»

Вечером Кирилка стучал, бывало, в окно, просил разрешения войти. «Ты как заговорщик стучишь,— смеялась Аня. — Я Другой раз и не слышу». — «Зачем заговорщик, стекло боюсь разбить», — с обезоруживающей простотой объяснял Кирилка и смеялся вместе с Аней.

Недавно стук в окошко разбудил Аню. Сердце радостно забилось: Кирилка! Но нет, поздним гостем оказался не он. В комнату вошла Сайла, впустив клуб морозного пара. Она присела у порога на корточки и никак не хотела подходить к столу. С трудом уговорила ее Аня сесть на стул, помогла раздеться, предложила кружку чаю. Участливо расспрашивая Сайлу о здоровье ребятишек, о житье-бытье, она думала: «Чем вызван такой поздний визит?» А Сайла все не решалась объяснить. Она односложно отвечала на вопросы учительницы и, как показалось Ане, уже намеревалась уходить, что-то передумав вот здесь, в комнате, куда привела ее какая-то неотложная нужда.

— Ты хотела мне сказать что-то важное, Сайла? — ласково спросила Аня, привлекая ее к себе.— Ну, говори же, иначе я тебя не отпущу.

Ласка тронула Сайлу. Она осмелела, призналась:

— Учиться хочу! — Лицо ее стало испуганным, смущенным, словно она сказала слова, недостойные женщины.

— Так в чем же дело? Приходи завтра, запишешься в ликбез.

Просьба Сайлы обрадовала Аню. Она дала ей букварь, тетрадь, новый карандаш, резинку с зайцем, нарисованным на одном ее боку. Сайла, как ребенок, обрадовалась, бережно завернула все в платок, снятый с головы.

Уйдя от ненавистного Апы, Сайла изменилась. Она научилась смотреть людям в глаза открыто и независимо. Апа, встречаясь со своей бывшей женой, не выдерживал ее смелого взгляда, ежился, отводил глаза, бормоча про себя: «Черт, однако, вселился в эту женщину. Так смотрит!..» А ведь раньше дрожала при одном упоминании его имени. «И-эх! Меняются, однако, времена. Ничего, однако, не поймешь», — сокрушался Апа, крутя седой головой.

— Хочу читать научиться! — Сайла с благодарностью гладила руку учительницы. — Лекарства узнавать надо, книжки читать. Научусь?

— Обязательно научишься, Сайла, милая! — Аня порывисто обняла ее, прижалась щекой к ее щеке. — Почему же ты раньше не пришла?

— Сейчас боюсь, — прошептала Сайла. — Трудно буквы учить, читать трудно!

— Ну, не трудней, чем научиться бить острогой рыбу, — смеясь, сказала Аня. Она видела осенью, как Сайла, стоя в берестяной оморочке, скользила по бурному Анюю и колола острогой быстрых ленков, когда в такой утлой скорлупе и сидя-то ехать страшно.

Не откладывая, Аня принялась объяснять Сайле, как произносятся буквы алфавита, заставила писать крючочки и палочки...