Награда

С присущим молодежи двадцатых годов аскетизмом, Аня пренебрежительно относилась к модам, красивой одежде. Но, увидев великолепные пушистые дары тайги, почувствовала себя женщиной, любящей красивые вещи и украшения.

Когда выходили из приемного пункта, столкнулись с Чжаном в лисьей шубе. Китаец с любезной улыбкой поклонился Ане, не удостоив взглядом Кирилку.

Парень откровенно сплюнул и громко сказал:

— Собака!

— Зачем ты так? — заметила Аня, когда Чжан скрылся за дверью. — Пожилой человек, а ты такие слова. Я тебя не узнаю, Кирилка.

— Плохой человек, — насупился Кирилка. Проводив Аню до школы, он хотел было опять зайти к ней, но вдруг остановился, скорчил смешную гримасу и сказал испуганно:

— Совсем старик стал Кирилка! Письмо надо Матвею отнести.

— Какое письмо? — заинтересовалась Аня. Почта в стойбище не приходила уже с неделю.

— В тайге письмо дали! — крикнул Кирилка и бегом припустил к дому фельдшера.

У Матвея Алексеевича сидел Петр Щука. Чаевничали. Петр только что вернулся из тайги. Лицо его потемнело от мороза, губы растрескались. Петр был доволен поездкой. Многое успел он сделать за эти недели.

— Теперь из всех щелей последних купчишек повыкурим, — посмеивался он.

— Ты надолго домой?

— Да нет, денька через два в Хабаровск еду. Нужно товары завозить в фактории, пока зимняя дорога есть. В других стойбищах очень бедствуют!

Петр внимательно выслушал рассказ Матвея Алексеевича о проделках Чжана и его племянника, о встрече с Ванькой-калмыком, о суде над Сайлой.

— Да, Ванька-калмык — это штучка серьезная, — нахмурился Петр. — А ты в тот раз: ошибка. Выходит, я прав? За него пора браться. Нельзя эту тварь рядом с собой терпеть. Ну, а дядю с племянником мы скрутим живо! Тоже скажешь — интеллигентные люди? — Петр хитро подмигнул фельдшеру, сдерживая смех. — Ну, ну, не сердись, я шутя. Все к тому, что добрая у тебя душа, Матвей Алексеевич. Привык ты всех лечить и даже в уроде видишь больного.

— В людях надо искать хорошее.

— Знаю, надо искать, я всегда за это. Но есть настолько гнилые, что там искать-то нечего, в их черных душонках. Возьми того же Чжана. Варнак, черт бы его побрал! Спугнул ты их маленько, не с того края подошел. Все равно скрутим. А калмыковец — штучка! Кончать с ним пора.

Беседа друзей была прервана появлением Кирилки. Улыбчивый, веселый, он поздоровался и сразу же полез за пазуху, вытащил оттуда порядком помятый конверт, подал Матвею Алексеевичу.

— Откуда у тебя это письмо?

— В тайге один человек дал, просил тебе отнести, — сиял Кирилка, довольный тем, что выполнил поручение.

И сразу же исчез, как только передал письмо.

«В собственные руки. Лекарю», — прочел надпись на конверте Матвей Алексеевич.

— Гм, кто бы это? Да еще из тайги. Любопытно, любопытно, — бормотал Мартыненко, разрывая конверт.

Петр, казалось, не проявлял никакого интереса к письму. Нахмурив белесые брови, он встал, заходил по комнате, изредка бросая взгляды на Матвея Алексеевича.

Фельдшер развернул толстый лист голубоватой бумаги с именной типографской надписью: «Канцелярия городского головы...» Ниже корявые лиловые строки:

«Советуем убраться из Тайхина, пособник большевиков. Иначе — пуля в лоб.

Защитники истинной России».

— Петр, ты послушай, что здесь написано! — воскликнул Матвей Алексеевич.

— Примерно знаю, — хладнокровно заметил Петр.

— Как знаешь?! — остолбенел Матвей Алексеевич.

— Бумага знакомая, и почерк тот же. — С этими словами Петр вынул из кармана гимнастерки листок такого же цвета, свернутый вчетверо. — Читай. Мне еще вчера вручили. Тоже один охотник из тайги принес.

Матвей Алексеевич развернул бумажку, прочитал:

«Большевик, убирайся из Тайхина. Иначе — пуля в лоб.

Защитники истинной России».

— Н-да, лексикон-то у них бедноват, — пошутил Матвей Алексеевич. — Одни и те же слова. Ты что ж мне про письмо умолчал?

— Беспокоить зря не хотел. А дело нешуточное, Матвей. Надо меры принимать. Могут и пальнуть, так что зевать не приходится.

— Рисуются они, — пренебрежительно хмыкнул Матвей Алексеевич.

— Нег, не скажи. Записки эти не только рисовка, но и попытка в страхе держать активистов, понял? И Чжан, и Киреев, и другая сволочь, засевшая в селах, по-моему, поддерживают связь с бандитами.

— Ну, Киреев...

— А что? Ты же сам рассказывал, что видел Ваньку у Киреева.

— Голова в бинтах. Мог ошибиться... — неуверенно сказал фельдшер.

— Голубь ты мой, Матвей Алексеевич, опять ты за свое! Ты, случаем, не толстовец? — Петр бросил на Мартыненко насмешливый быстрый взгляд.

— Толстовец? Я же в партизанах был, Петр! — обиделся Матвей Алексеевич.

— Ладно, не будем спорить. Давай вот что сделаем: поедем завтра в волость. Без поддержки волости мы ничего не добьемся. Так что собирайся. И любезное письмо прихвати с собой.

Ехать решили с попутной почтовой оказией.

В назначенный час у домика Мартыненко забрякал колокольчик. Подъехал на паре, запряженной цугом, знакомый почтарь, могучий бородатый старик, возивший почту по зимнему Амуру лет сорок, не меньше.

— Тулуп, тулуп бери, Алексеич, — посоветовал почтарь, заметив, что фельдшер вышел в полушубке. — С тайгой шутковать нельзя.