Награда

В тот же день Эри привели в больницу. Это событие повергло в смятение стариков и старух; люди помоложе отнеслись к нему не с осуждением, а скорее с любопытством: что из этой затеи получится? У больницы толпились женщины, заглядывая в окошко на лежащую под серым одеялом Эри. Кое-кто пытался проникнуть в комнату, но Груша была непреклонна и никого не пускала.

И, конечно, в толпе любопытствующих были мать и отец Эри. Жаль родителям свое детище. Пропадет дочь, отступив от извечных законов предков. А если и родится ребенок живым, то болеть будет, потому что нельзя рожать в теплой комнате, о том любой таежный человек знает.

Родители настойчиво требовали, чтобы им возвратили дочь, обидными словами ругали глупого зятя, совсем потерявшего ум в этом сельском Совете.

Но пришлось старикам уйти ни с чем. Сергей пригрозил им, что отречется от них, если они не оставят в покое Эри.

Появления ребенка ждали не только Сергей и родители Эри, ожидало все стойбище. Ведь таинство рождения должно проходить в глухой тайге, среди природы, а тут председатель Киле решил поступить по-новому. Не ждет ли его большое несчастье?

Но Эри благополучно родила дочь. Едва она оправилась от родов, в больницу зачастили женщины-нанайки. Они с восхищением щупали белые как снег простыни, на которых лежала Эри, такую же рубашку, сшитую искусными руками Груши, смотрели ребенка, стараясь обнаружить какой-нибудь недостаток у смуглой девчушки. Но все было хороню. Мать счастливо улыбалась подружкам, потчевала их больничным обедом и невиданным еще в стойбище яблочным компотом. А мать Эри так и жила в больнице, беспокоясь о здоровье любимой дочки, и ее с трудом выпроваживали домой по вечерам.

Через десять дней Эри выписали. И опять сошлись люди, чтобы посмотреть на роженицу и ребенка. Груша сама укутала девочку и хотела уже вынести ее из дома, но родители Эри запротестовали:

— Нельзя выносить в двери, в окно подавай, — настаивали они.

Сергей только смущенно разводил руками: «Что с них взять: старики!»

— Но почему же обязательно в окно? — допытывался Матвей Алексеевич.

— Чтобы черт не нашел следов нашей внучки.

— Но ведь из шалаша тоже выносили ребенка?

— В шалаше дыру другую делают, следы путают, — поясняли старики.

Так и принял дочку Сергей через окно: решил на сей раз уступить старикам.

А после Сергею и Эри пришлось выдержать еще один бой с родителями и многочисленными родственниками, когда давали имя дочери. Были названы самые различные имена. Кто-то советовал по старому нанайскому обычаю назвать девочку «трухой». Дав такое неказистое имя, можно ввести в заблуждение злых духов, приносящих людям болезни и горе. В конце концов верх одержал Сергей, и девочку назвали Антониной.

После Эри уже две женщины родили в больнице, чем окончательно утвердили мнение, что нет вреда ни матери, ни новорожденному от того, что они находятся под крышей дома, а не в холодном шалаше, в тайге.

Приняв всех пациентов, Матвей Алексеевич отпустил Грушу и уже сам собирался покидать амбулаторию, как заметил в темном углу прихожей мальчика лет четырнадцати. Видно, он никак не мог осмелиться подойти к фельдшеру, уступая свою очередь другим.

Матвей Алексеевич пригласил парнишку к столу.

— Что у тебя?

— Отец прислал... — с запинкой произнес парнишка, уставившись глазами в пол.

— Ну, рассказывай, — ободрил его Матвей Алексеевич.

— Собака у нас обгорала, — осмелился парнишка. — Отец послал: «Пусть Матвей даст лекарство собаку лечить». Хорошая собака, — добавил от себя мальчик, вздохнув, — Вожак...

— Собак я не лечу, — мягко заметил Матвей Алексеевич.

— Говорили: всех лечишь, — поднял глаза парнишка.

Ну что с таким поделаешь! Мартыненко порылся в шкафчике, достал банку с мазью, подал мальчику.

— Попробуй помажь ожоги, авось выживет твой пес, — сказал он. Парнишка живо схватил склянку и выбежал из амбулатории.

Возвращаясь домой, Матвей Алексеевич вдруг вспомнил, что так и не проверил цены в кооперативной лавке. Решил, не откладывая больше, заняться этим делом. Можно ведь найти управу на обнаглевших мошенников. Жаль, что нет Петра Щуки. Жена его тоже в отъезде, на курсах кооператоров. Сергей Киле и другие соболюют. Но ждать их возвращения нельзя.

Груша поддержала мужа:

— Иди и проверь. Если что — судить надо таких мерзавцев. Только ты с ними будь осторожен. Про Чжана всякое говорят.

— Ну, мы с тобой калмыковцев не боялись, а Чжан-то нам не страшен, — усмехнулся Матвей Алексеевич.

Кооперативная лавка размещалась в доме, крытом гофрированным американским железом. По сравнению с убогими фанзами дом этот казался огромным. Один Апа Бельды имел еще такой дом, но и то поменьше размером.

Цепной пес яростным лаем встретил Матвея Алексеевича. На дверях висел большой замок. Ван открывал лавку, когда ему вздумается.

Мартыненко настойчиво постучал в ставню.

В доме ни звука. Матвей Алексеевич собрался было уходить, как дверь приоткрылась и показалась усатая голова Чжана.

— Доктор хочет что-то купить? — спросил Чжан, любезно улыбнувшись.

— Вы бы сперва пустили в лавку, потом спрашивали, — с иронией отозвался Матвей Алексеевич.