Награда

— Зачем приходил к тебе этот толстый?

— Он велел молчать, — неуверенно отозвался Иван.

— Не знал, что ты такой трус, — насмешливо заметил фельдшер. — Я считал, что ты смелый человек, охотник.

Слова лекаря больно задели самолюбивого нанайца. Он спрыгнул с кана и воскликнул:

— Плохо говоришь, лоча! Я никого не бойся. Один закон бойся.

— Советских законов нечего бояться, только плохие люди боятся их, — пояснил Матвей Алексеевич.

— Зачем советский? Другой закон есть! — закричал Иван и неожиданно быстро полез под кан. Через минуту вылез обратно, держа полные пригоршни звякающих предметов. — Вот, смотри!

Недоумевая, Матвей Алексеевич разглядывал серебряные украшения: браслеты, серьги, какие-то неизвестного назначения подвески, бляшки. Подобные безделушки носит каждая нанайская женщина: и самые юные девушки и дряхлые старухи.

— Когда женился, покупал у купца-китайца, в долг покупал, — торопливо рассказывал Иван. — Пять соболей отдал купцу, пять лис, две медвежьи шкуры давал — не рассчитался...

Матвей Алексеевич начинал понимать, в чем дело.

— Чжан тебе продал?

— Не-е, — замотал головой нанаец. — Купец, однако.

— Купцов-то на Амуре, кажется, больше нет. А Чжан здесь при чем?

— Купец его послал долг собирать. Купец в Китае, далеко, Чжан близко. Чжан вроде его слуги.

— А с других Чжан собирает долги? — спросил фельдшер, пораженный услышанным.

— С других тоже собирает, кто должен.

— Так что же вы не жалуетесь? В сельский Совет обратились бы. Купец и его пособник Чжан не имеют права собирать старые, да к тому же еще и несправедливые, грабительские долги. Понимаешь ты это, Иван?

— Понимаю, — согласился Иван и добавил убежденно: — Долг платить надо — тоже понимаю...

— А ты не плати. Надо обо всем сказать в Совете. Вместе пойдем, расскажем. В волость поедем, а?

Иван молчал.

Насколько же наивны и доверчивы эти рыбаки и охотники с их представлениями о чести, о законах! Давно в стране Советская власть, а они покорно подчиняются агентам заграничного купца, сидят в долговой кабале.

— Ты тоже собираешься соболевать? — переменил тему разговора Матвей Алексеевич.

— Чжан маленько мешал. Теперь собираюсь. Один, однако, пойду. В Сретенское еще надо ехать, продукты покупать.

— А почему здесь, в Тайхине, не берешь, как другие?

— В Сретенском дешевле.

— Ты меня сегодня удивляешь, Иван. — Матвей Алексеевич вернул хозяину украшения. — Цены-то одинаковые и в Сретенском и в Тайхине.

— Неодинаковы! — покачал головой нанаец. — Там порох пятьдесят копеек коробка, а у нас семьдесят. И сахар дороже и мука.

Озабоченный услышанным, Матвей Алексеевич решил зайти в сельсовет, посоветоваться с Сергеем Киле, как бороться с таким вопиющим нарушением законов. Жаль, что нет Петра Щуки. Он все еще находится в дальней поездке по таежным стойбищам нанайцев, орочей, ульчей, улаживает кооперативные дела. Мартыненко мучила совесть, что он раньше не интересовался всем этим, что ни разу не использовал своего права проверить работу кооператива, отданного в руки продувного Вана.

Матвей Алексеевич слышал о разговоре Сергея Киле и Марии Щуки с заехавшим в стойбище Киреевым. Они настаивали на том, что надо сместить Вана и прислать другого продавца, но Киреев сумел убедить их, что дважды нельзя наказывать Вана, что работник он хороший, да и заменить его буквально некем

Сергей Киле, которого Матвей Алексеевич застал в сельсовете, выслушал фельдшера и с обескураживающей непосредственностью сказал:

— Я сам платил этому черту Чжану старый долг. Китайскому купцу задолжал.

— Ну и дурак! — рассердился Матвей Алексеевич.

— Дурак, — согласился Сергей.

— И сейчас платишь?

— Нет! Про старое говорю. Что с ним сделать? — председатель поскреб затылок.

— А цены? Цены-то в лавке завышают?

— И цены завышают. Узнавал. Ван говорит: для нашего стойбища такие цены. В крае так решили.

— Не может этого быть. Цены должны быть едины, понимаешь?

— Что же делать? — размышлял Сергей.

— Ты власть. Собери исполком, вызови Вана и Чжана, и разберитесь. Их надо привлечь к суду. Это же грабители, настоящие волки.

— Верно! — обрадовался Сергей. — Соберем исполком, но только после соболевания.

Мартыненко хотел было возразить, что затягивать не следует, но, вспомнив, что и для председателя охота на соболя — жизненно важное дело, промолчал. Да и никуда не уйдут эти шкуродеры-китайцы.

После полудня стойбище прощалось с охотниками-соболевщиками. Старики родители, сестры, жена целовали охотника в обе щеки, желали ему удачи, а он низко кланялся всем.

У дверей звонко лаяли собаки, возбужденные предчувствием дороги. На легких нартах виднелись умело уложенные припасы, палатка, притороченные ружье, копье и лыжи, подбитые сохатиной кожей. Крики провожающих, лай собак слышались повсюду.

Даже учительница Аня не могла удержать ребят в школе. Пришлось уступить их горячей просьбе — отпустить по домам.