Награда

После обеда Аня сидела у окна и наблюдала праздничную суматоху в стойбище. В классе тепло, пахнет смолой. Накануне ребята плели гирлянды из еловых веток, украшали ими стены. Вот и в тайге так пахнет: хвоей, свежим снегом, сладковатым дымом бивачных костров... Счастливый Кирилка! Аня сама с удовольствием встала бы на лыжи и отправилась в тайгу, вон к тем синим сопкам. Правда, не следовало бы Кирилке пропускать занятия. Но жить человеку на что-то нужно. Обещал взять книжки: В тайге буду читать».

Как-то Лия сказала Кирилке: «Своей неистощимой любознательностью ты знаешь, на кого похож?» — На кого?» — «На Мартина Идена. Есть такой герой романа». Аня коротко рассказала о нем. «А у тебя есть такая книга?» — загорелся Кирилка. «Нет, но я достану ее, как только ты научишься бегло читать».— «Как бегло? Бежать и читать?» — «Смешной ты у меня ученик, Кирилка...»

В окно постучали, Аня вскочила со стула.

— Аня, прощаться пришел! — крикнул Кирилка. Улыбающееся лицо парня прильнуло к стеклу. Он нагибался, удерживая рвущуюся из рук упряжку собак .

Лия накинула платок, шубейку и выбежала на улицу. По слабо протоптанной дорожке между разбросанными фанзами мчались собачьи упряжки.

— Тах, тах, тах! — подбадривали собак охотники.

А Кирилка хорош в странном для Ани, экзотическом одеянии. Сколько искусства в этих вышивках на куртке, в покрое ее, в мягких улах из сохатиной кожи, тоже украшенных орнаментом. Ничего лишнего в одежде, в снаряжении.

Черные глаза Кирилки смотрят на Аню открыто и весело. И ей становится легко, весело, хочется смеяться.

— Книжку ты мне обещала, — напомнил Кирилка.

Аня кинулась в школу и принесла маленький томик Пушкина, любимый томик, с которым никогда не расставалась.

Кирилка полистал книгу.

— Буквы, однако, совсем маленькие, — смутился он. — Но все равно прочитаю. Спасибо. Я тебе лису привезу из тайги.

— Как по-нанайски «лиса»?

— Соли. Если черная такая лиса, как уголь, посыпанный снежком, то «сохарила сулэ би».

— Принеси мне «сохарила сулэ би», — засмеялась Аня. — Ну, желаю удачи. Или как там у вас, охотников? Ни пуха ни пера! Отец мой тоже любит охоту. Мать ему всегда говорит: «Ни пуха ни пера!»

Мимо пролетали последние упряжки. Кирилка, выпустив руку учительницы, крикнул на своих собак и побежал рядом, придерживаясь за нарты. И вот, взметнув на повороте снежную пыль, нарты и охотник скрылись из виду.

Долго будет бежать по одному следу караваи охотников. Постепенно, группами, соболевщики ста нут сворачивать в стороны, на заранее облюбованные по общему уговору угодья.

Надо обладать выносливостью таежного человека, чтобы бежать рядом с собачьей упряжкой много километров. Надо обладать незаурядной закалкой, чтобы проводить ночи у костра, под открытым небом, при сорокаградусном морозе. Надо обладать смелостью, чтобы не растеряться, если один на один встретишься в тайге со злобным медведем-шатуном. Надо быть нетребовательным в пище, довольствуясь строганиной из щуки или леща да тушками убитых в пути белок. Словом, надо родиться в тайге, вырасти в тайге, стать частью таежной природы, чтобы отважиться на долгие месяцы уйти в ее зимнее безмолвие.

— Желаю тебе удачи, Кирилка, — повторила девушка, продолжая глядеть в ту сторону, где скрылись охотники.

Приемный день

Через день Матвей Алексеевич вел прием в амбулатории — маленькой комнатке в этом же больничном доме. А посетителей становится все больше. Раньше к Мартыненко обращались лишь в тех случаях, когда шаман отказывался лечить, ссылаясь на всесилие злых духов, или когда камлание явно не помогало. Приходили все больше женщины и дети. Женщины, приводя ребятишек, быстро привыкали к новым приемам врачевания.

Посетители нерешительно переступали порог амбулатории, долго переминались у дверей, не решаясь присесть на белоснежные скамьи, украдкой заглядывали за дощатую перегородку, где за столом сидел Матвей Алексеевич. Ребятишки морщили носы, принюхиваясь к запаху лекарств, черными глазенками следили, как Груша кладет в кастрюлю с кипящей водой блестящие ножи и похожие на ножницы железные предметы.

— Ну что ж, Груша, иди приглашай, кто там первый? — говорил Матвей Алексеевич.

Так бывало каждый раз. Груша выходила в тесную приемную и уговаривала показаться врачу. Если бы не ласковый, дружелюбный голос Груши, многие из этих трепетно ожидающих пациентов так бы и не осмелились рассказать о своих недугах.

— Иди ты, эниэ, — зовет Груша пожилую женщину. Та благодарно улыбается: Груша назвала ее матерью. Придерживая на груди расшитый халат, больная входит в амбулаторию, садится на краешек табуретки у стола.

— На что жалуетесь? Болит что? — спрашивает Матвей Алексеевич.

Женщина вздыхает, смотрит на Грушу, ища у нее поддержки. Потом тихо произносит:

— Хэмдэ... энуси... Хэмдэ.

— У нее болит желудок, — поясняет Груша.